Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Растерявшись и смутившись, уже понимая причину Сардинского смущения, Серго все же кивнул на Киселева:

— А это кто?..

— Нужен Курако.

— Ну, дорогой Иван Павлович!.. Так далеко власть наркомов не простирается — не могу воскрешать мертвых.

— Я не шучу, товарищ Серго. Есть на примете один кураковец… Котов. Сейчас он на юге. Нужно, чтобы он был у нас. Я уже не говорю о том, что вы до сих пор не выполнили свое «твердое» обещание — до сих пор не прислали к нам в качестве директора комбината Константина Ивановича Бутенко.

— Каюсь. Исправлюсь немедленно. Говорю не шутя…

Пока телеграфировали и снаряжали за Котовым самолет, Серго вместе с Эйхе созвали партийный и хозяйственный актив.

Серго говорил:

— Посмотрите на свой мартеновский цех: это последнее слово техники, и не только последнее слово техники. Такого крупного мартеновского цеха (мне передавал товарищ Бардин) в Европе нет. Блюминг, который у вас стоит, — таких блюмингов немного в мире, очень мало, кажется, десятка нет. Дальше, возьмите ваш рельсо-балочный стан… Во всем мире второй…

Как ни умна машина, а некоторые машины страшно умны, пожалуй, даже умнее нас многих, несмотря на «то, все-таки машина без человека не идет. Требует хорошего работника, хорошего, грамотного инженера, техника, хорошо воспитанного рабочего. Очевидно, без этого ни черта не выйдет из хорошей машины. Выйдет буквально то же самое, что вышло у мартышки с очками, когда мартышка очки то на нос надевала, то на хвост…

У нас в системе управления безответственность, много начальников, эти начальники друг на друге сидят и не поймешь, кто распоряжается, чье распоряжение надо выполнить, а чье нет. А так как вообще выполнять распоряжения не особенно любят, то никто и не выполняет, поэтому получается не единоначалие, а какая-то путаница…

Чепухи у нас бывает очень много, глупостей бывает очень много, но, если взять все в целом, мы можем гордиться: такого крепкого правительства, которое держит в руках бразды правления, как у нас, нет нигде.

Когда нужда припрет, мы все умеем делать. Гражданская война была. Хотели у нас отнять Советскую власть, мы заделались командирами, воевали, полководцами стали, побили белогвардейцев, несмотря на то, что вся науки на их стороне была. Понадобились нам тракторы, мы нажали на это дело — имеем тракторы.

Больше того, в прошлом году, когда на Дальнем Востоке стало тревожно, а там и сейчас неспокойно… товарищ Сталин позвал нас и сказал: кто его знает, нападут на нас, не нападут, но мы должны готовиться для того, чтобы на нас не напали, а если нападут, чтобы мы сумели отстоять свою страну. Что надо для этого сделать? У нас самолетов мощных в достаточном количество нет — надо их построить. Моторов большой мощности у нас нет, что ни покупали за границей, все оказывалось устарелым.

Без всякого хвастовства, без всякого преувеличения скажу: в течение каких-нибудь пяти-шести месяцев мы добились величайших успехов, сейчас имеем самолетные моторы, которые не уступят, во всяком случае, тем государствам, которые иногда косо поглядывают на нас.

Встал вопрос о том, что нужны не только самолеты, нужны танки. Мы развили такую лихорадочную работу и при помощи наших старых и молодых инженеров за каких-нибудь опять-таки полгода добились блестящих успехов.

Когда мы в октябрьские торжества и в мае этого года пустили шеренгу в несколько сот больших танков, все эти атташе — представители наших «дружественных» государств — посмотрели на эти танки и сообщили, наверное, своим министерствам: шутить с большевиками дело нешуточное…

Тем временем прилетел Котов. Кузнецкий доменный цех сразу ему приглянулся. Просто, как сам он признался, влюбился в домны-великаны с первого взгляда. Но от работы на них наотрез отказался:

— На вашей системе оплаты не вытянешь.

— Что же вы предлагаете? Какие условия ставите?

— За каждый пуд готового чугуна мне — полкопейки, обер-мастеру — копейку, горновому — полторы, ну и так далее: всем, до последнего подметалы. Конечно, о таких домнах Курако мечтал… Поработать на них — честь и счастье. Но ведь хлеб у нас пока что не бесплатный. И штаны — тоже. И сапоги.

— Что ж… Резонно, дорогой. Только я один решить это не могу. Не дано мне нарушать законы. Не спеши уезжать, созвонюсь с Москвой…

Москва разрешила: в порядке эксперимента. доменный цех Кузнецка, а с ним и весь комбинат, при главном инженере Бардине и директоре Бутенко, стали быстро набирать силу.

ПОВЕРИТЬ В ЭТО НЕЛЬЗЯ, ДАЖЕ УВИДЕВ

Тысяча девятьсот тридцать четвертый — такой же, если не больше, звездный, как предыдущие. И в то же время трагический, словно перечеркнутый убийством Кирова. Киров!.. Кирыч!.. Будто опрокинул Серго тридцать четвертый. Поверг в апатию, прострацию. Заставил впервые, будучи здоровым, не выйти на работу. И все же главное в тот год — съезд партии.