Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Кулик, стоявший в ряду военных на другом крыле Мавзолея, видимо, услыхал что-то, насторожился. Но Серго продолжал громче:

— И фамилия подходящая: знай свое болото хвалит. Против автоматов выступал! Оружие полицейских, видишь ли! Шавыринское бюро, единственное у нас по минометам, упразднили под предлогом «ненадобности этого вида вооружения»! Глупому лучше помолчать, но кабы он знал это, был бы уже не глупым.

— Не смей так о моих маршалах!

— Я готов тысячу раз извиниться, даже облобызать, но от этого наши танки вряд ли перестанут гореть как свечки!

— Хорошо. «Сто одиннадцатый» — полностью на твое усмотрение. Ручаешься за доводку?

— Головой! Послезавтра поеду к Кошкину.

Но послезавтра у него случился сердечный приступ: свалился прямо в Наркомтяяшроме. И все же еще вечером седьмого ноября не за праздничное застолье поспешил, а в рабочий кабинет, за рабочий стол. Что сделать, чтобы скорее наладить массовый выпуск новейших танков? Собрал на совет богов брони, как величал их и в шутку и всерьез — одобрительно, признательно. Тевосян, Завенягин, Бардин, Малышев, Бутенко… Жаль, что нет среди них и одного из тех, на кого Серго больше всего уповает. Макар Мазан, сталевар с Мариупольского завода вмени Ильича, — последнее, самое сильное, самое большое увлечение Серго. И поделом — по делам. Еще в июне из Мариуполя пришла телеграмма. Такая же, как тысячи приходящих на имя наркома. Но Семушкин — вот чутье! — сразу выделил ее из общего потока. Сказать, что она взволновала Серго, — ничего не сказать. Он был потрясен, повторял про себя ни родном языке:

Пусть никто не забывает:

Радость лишней не бывает.

В телеграмме начальника мартеновского цеха говорилось: назначая меня, вы, товарищ Серго, наказывали, чтобы в случае серьезных затруднений я обращался прямо к вам, что я теперь и делаю… Не желая рисковать, руководство завода маринует дерзкое предложение нашего сталевара — углубить ванну печи и снимать с каждого квадратного метра ее пода до двенадцати тонн.

Прежде всего Серго посоветовался с Антоном Севериновичем Точинским: «Возможно ли? Есть ли в мировой практике что-то подобное?» — «Пока нет, но думаю, предложение осуществимо, начальник цеха серьезный инженер, не прожектер, телеграммы зря слать не станет».

И Серго задействовал. Подумать только! Можем побеждать не за счет нового строительства, а за счет эффективности, резкого повышения качества труда. Желанные шестьдесят тысяч тонн в сутки хотим получать, снимая с квадратного метра хотя бы по пять с половиной тонн, а тут!.. Предлагается по двенадцать — и… маринуют!

В двадцать три часа тридцать минут начальник цеха был вызван к аппарату «красной вертушки»:

— С вами говорит Орджоникидзе. Здравствуйте! Получил вашу телеграмму. Когда сможете приступить к реконструкции печи? Насколько уверены в успехе?

— Идем на технический риск, товарищ Серго. Вступаем в конфликт с некоторыми положениями науки. Они кажутся нам устарелыми.

— Действуйте смело! Наша поддержка вам обеепечена. А насчет науки помните: наука — не икона, при всем моем уважении.

— Сделаем возможное и невозможное, товарищ Сорго.

— Как фамилия сталевара?

— Мазай.

— Это как у Некрасова — дед Мазай и… Он что, тоже старый? Дед?

— Нет, ему двадцать шесть, самый молодой сталевар в цехе, комсомолец.

— Отлично! Отлично, что вы, молодые, беретесь за настоящее дело. Желаю успеха.

Беспощаден Серго к тем, кто мешает: «Вы — директор, коммунист или неизвестно что? Почему не сообщили мне о предложении Мазая? Почему маринуете проект инженера Шнеерова и Мазая? Руководителей, не умеющих или не желающих помогать новаторам, будем устранять из нашей индустрии как вышедших в тираж. Это относится и к вам, товарищ бывший — да, да, с этого момента уже бывший директор, и к вам, также бывший главный инженер».

Новый звонок в Мариуполь:

— Говорит Орджоникидзе. Вы Мазай? Комсомолец? Как соревнование? Как ваша бригада? Помогает ли вам дирекция? Вы, наверное, стесняетесь говорить, потому что рядом директор. Но обращайте внимания, сталевар должен быть смелым. Говорите все как есть! Звоните мне каждый день после смены…

Следующую плавку Мазай закончил под утро. И снова телефонный разговор с Сорго:

— Почему же ты не позвонил, Макар? Я здесь уже начал беспокоиться.

— Да ведь позднее время. Я думал, вы давно спите.

— С тобой уснешь! Чудак человек! Я ждал звонка… И вот — для кого-то «вскоре», для кого-то «наконец» — есть двенадцать тонн с метра!

— Поздравляю, дорогой Макар Никитович! Только ты свои секреты не храни, учи других.

А вслед за тем — телеграмма Сорго на завод: