Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

На ком земля держится?.. Случись что, такие, как Мазай, не подведут… Доживи Серго до сорок первого, убедился бы, что не ошибается. Начнется война — и Мазай тут же оставит Промакадемию, вернется в Мариуполь — к своей печи. Потом пойдет сражаться в рабочем отряде. А когда родной город будет захвачен, станет подпольщиком, как когда-то Серго Орджоникидзе. Так же схватят его и будут мучить, томить в застенках. Будут уламывать и улещивать, грозить и златые горы сулить: «Либо смерть, либо давай нам сталь». Рановато и не хочется — ох, как не хочется! — умирать в тридцать один год… «Я — комсомолец Макар Мазай. Прощайте», — нацарапает на стене одиночки. И… не станет к мартену, у которого так любил работать. Кто скажет, о чем будет он думать в смертный час? Может, встреча с Серго вспомнится? Может, жизненный пример наркома или слова его: «Сталевар должен быть смелым»?..

Снег — белая пустыня, хлесткая поземка. Не производим ни нужной стали, ни нужных дизелей, а танк… Вот он, «сто одиннадцатый», который скоро назовут «тридцатьчетверкой», а потом признают лучшим танком самой большой войны. В нем сплавлены воедино чаяния ученых, конструкторов, рабочих — и Серго, их судьбы и судьбы миллионов людей. А вот и его отцы-творцы возле своего детища: Кучеренко, Морозов, главный конструктор Кошкин.

С первой встречи Серго разгадал в Кошкине натуру недюжинную, поверил в него, когда конструкторское содружество пережинало срывы и провалы. Не дал упасть Кошкину и кошкинцам, не дал спалить их никому. В свое время Кошкина рекомендовал Киров, а это для Серго, ох, как немало значило. Присматривал за молодым инженером, с улыбкой читал его личные дела: «Ваше отношение к Советской власти? — Бился за нее, не щадя крови. Пойду за нее на плаху… Родился 21 ноября 1898 года, а если настоящей мерой мерить, то 7 ноября Семнадцатого». Жизнью своей он доказывал, что не было тут щегольства громкими словами, — лишь еще одно подтверждение неоспоримости Ильичевой мысли о том, что революция рождает таланты, которые прежде казались невозможными.

Типичный интеллигент тридцатых годов, Михаил Ильич Кошкин вырос в полунищей семье ярославского крестьянина. В одиннадцать лет лишился отца и ушел на заработки в Москву, чтобы прокормить маманю с меньшими детьми. Стал мальчиком у кондитера. Когда Серго хотел представить детство Кошкина, вспоминал чеховского Ваньку: «А вчерась мне была выволочка… Нету никакой моей возможности…» На всю жизнь, с мозолями, въелась в Кошкина неуемная ненависть к самодовольству обожравшихся угнетателей, готовых затоптать слабого, почтительно склоняющихся только перед силой — будь она в облике дубины или червонца. Верно, оттого пошел добровольцем в Красную Армию, так яростно дрался на гражданской, так пламенно стремился защитить Родину. На фронте вступил в партию. Был ранен. Потом учился в комвузе имени Свердлова, «в порядке партийной мобилизации» пошел учиться в Ленинградский политехнический, он же индустриальный, институт. Спал по три-четыре часа в сутки в тесно заставленной комнатке холодного, прокуренного общежития — как Вано Тевосян, Василий Емельянов, Авраамий Завенягин, как большинство студентов той поры. Ел не досыта — скудный, как в те воры у всех, паек. Учился самозабвенно, преданно, днем и ночью, наверстывая упущенное в юности, на войне, будто гвозди вколачивал в гроб мировой буржуазии. Да и как же иначе лог учиться оп, призванный на учебу «в счет партийной тысячи»?

Блестяще окончил институт по специальности автомобили и тракторы. Несколько различных заводов сразу позарились на молодого инженера, но он выбрал то, к чему лежала душа, что считал наиважнейшим для страны. На Путиловском, ставшем Кировским, конструировал опытные образцы быстроходных и средних танков. Оттого — орден Красной Звезды на груди, но мало радости. Мечтал о большем, бился за свое в наркомате, на военных советах: пора отказаться от колесно-гусеничных, строить настоящие — чисто гусеничные танки. У них давление на грунт меньше, стало быть, выше проходимость. Она, ей, как пригодится, если воевать на наших пашнях и болотах!.. Но влиятельных противников у Кошкина больше, чем сторонников: не хотят ломать отлаженное производство, отрешиться от того, к чему привыкли. С большим трудом Серго перевел Кошкина в Харьков — на самостоятельную работу во главе группы перспективного проектирования танков. Любой промах в нынешней обстановке может слишком дорого обойтись Кошкину, но он не из пугливых: знай гнет свое, прет против течения, работает, как воевал, как в институте учился.