Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень

Архивариус Букреус с любопытством, хотя и несколько обескураженно, наблюдал за происходящим. Он проводил взглядом упорхнувшего профессора и тихо проговорил:

– Все ясно, теперь все ясно…

Внезапно в полумраке он заметил, что сквозь давку у дверей в зал пробирается какой-то господин в коротком черном плаще. Архивариус тотчас же узнал его. Это был граф Пардоза. Граф внимательно вглядывался в полумрак зала и, видимо, увидев что-то важное, направился в сторону архивариуса. Тот почел за благо отступить за колонну. Пардоза подошел к скамье, где недавно сидела бедняжка Леонора, поглядел на валяющиеся энтомологические коробки и скрипучим голосом произнес:

– Проклятье! Этот чертов энтомолог испортил все дело. Хорошо, что его барахло еще здесь.

Он воровато огляделся и протянул руки к коробкам. Архивариус решил, что пришла пора действовать. Выскочив из своего укрытия, он с такой силой лягнул плутоватого графа, что тот взвыл и отлетел на порядочное расстояние. Не мешкая ни секунды, архивариус подобрал коробки профессора и скрылся в темноте.

Объятые паникой горожане, источая проклятья, выбегали на улицу из дома бургомистра. Но здесь их ждал такой сюрприз, что можно было смело сказать: они попали из огня да в полымя. Небо над площадью расколол страшный грохот, и оно вспыхнуло. Снопы искр, огненные вертушки и ракеты засверкали над головами горожан. Это алхимик Бертольд запустил над площадью свой фейерверк, решив, что настала пора для этого зрелища. И без того напуганные люди завопили, завизжали и что есть мочи побежали кто куда. Крики толпы, грохот фейерверка, его иллюминация были настолько впечатляющими, что горожане, не попавшие на бал, решили, что началось землетрясение или пожар. Зазвонили колокола, на улицы высыпала городская стража, а ее начальник предстал перед крайне расстроенным бургомистром. Тот, в свою очередь уверил, что никакого пожара, а уж тем более землетрясения, нет и быть не может. Он распорядился немедленно дать сигнал к тушению огня, и паника мало-помалу стала затихать.

Еще до того как площадь осветили огни фейерверка, Себастьян принес Леонору в спальню. Она была бледна и казалась совершенно безжизненной. Слуги помогли звездочету уложить девушку на кровать. Бургомистр побежал вниз за врачом, благо на балу в числе приглашенных был лучший врач Нустерна господин Целиус. Он деловито вошел в спальню, бегло осмотрел больную, приоткрыл ей веки, наклонившись, послушал дыхание.

– Ну что с ней? Что с ней, доктор? – в нетерпении спрашивал Себастьян.

– Похоже на обычный обморок, – спокойно произнес врач. – Хотя… все возможно.

Он присел на край кровати, снял с руки Леоноры перчатку и стал прощупывать пульс. Себастьян взглянул на руку девушки и остолбенел: на безымянном пальце правой руки сверкал перстень. Звездочет едва верил своим глазам. Перстень был золотой, с камнем глубокого синего цвета, ограненным таблицей с золотыми, похожими на тростниковые, листьями. На поверхности камня была выгравирована восьмиконечная звезда, через которую проходила ломаная трещина. «Откуда у нее мой перстень?» – изумился Себастьян. Он сунул руку в карман… Перстень, найденный им у забора, был на месте.

Господин Целиус встал и, помяв свои длинные пальцы, промолвил:

– Полный покой. Холодные примочки на лоб. Если к утру не встанет, будем пускать кровь.

Глава десятая

Волнения влюбленного звездочета.– Поединок в архиве.– Тринадцатый том «Традосских хроник» и новые загадки.– Эмилия Инсекториус убита горем, а архивариус Букреус несет околесицу.

Звездочет Себастьян Нулиус вышел из дома бургомистра, когда паника в городе понемногу стала затихать. Еще слышались кое-где тревожные крики, еще изредка пробегали по улицам взволнованные горожане, но недоразумение уже было очевидным для всех.

Часто случается так, что последнее яркое впечатление совершенно оттесняет в далекие уголки памяти впечатления предшествующие. То же произошло и с Себастьяном. Когда господин Целиус высказался о возможном кровопускании, Себастьян враз забыл и о странностях, которыми закончился бал, и о перстне, который только что видел на пальце Леоноры. Он думал только о возлюбленной, и сердце его теснила скорбь. Звездочет даже не заметил, что давно говорит сам с собою вслух:

– Бедная Леонора! Она лежит сейчас у себя в спальне, с компрессами на голове, одинокая и беспомощная, а я вынужден слоняться по городу, не находя покоя. Как она вскрикнула, как побледнела! Но отчего, отчего? Я думал, она умирает. Клянусь, я бы этого не пережил! Я все готов отдать, лишь бы она поправилась. Леонора, Леонора…

Себастьян остановился и огляделся по сторонам.