Звездочет

Эти продукты, со своими иностранными этикетками, породили много разговоров в последующие дни. Пол-Альхесираса всегда будет помнить то разочарование, которое испытал народ, увидев мыльную пену, поднимающуюся из горшков, куда были спущены шампунь или брикеты заграничного мыла, принятые за неизвестные науке супы или порошковое молоко. «Спаси меня, Сан-Клето! Вот что значит нищета!» — заключил народ сурово. Был отведан даже прах английских солдат, павших во время кампании и возвращающихся в отечество. Звездочет и Фридрих разжились пакетом карамелек, который кто-то обронил на берегу. У них была форма монет, как у этих старинных дуро, которые иногда попадаются в песке. Один корабль был целиком нагружен ими. Множество людей попробовали их и потом три дня не могли заснуть. Со временем стало известно, что эти карамельки содержали возбуждающее вещество. Их использовали летчики союзников, чтобы не заснуть во время длительных полетов над вражеской территорией.

В течение трех ночей бессонницы часы кажутся нескончаемыми. Они разговаривают мало. Спасаются музыкой. Играют на пару на пляже, где другой бессонный люд погружается в таинственно-сладострастный диалог скрипки и гитары.

Фридрих замечает, что музыка позволяет ему без стыда выразить свои чувства. Поэтому, когда они заканчивают играть, он становится еще молчаливее обычного. Ему тяжко это притворство, которого надо держаться и которое все больше отдаляет его от него самого. Он никогда ни в чем не упрекает Звездочета, но слез сдержать не может.

Звездочет объясняет себе эти резкие смены настроения теми же фантазиями, которые изводят и его: он думает, что Фридрих разделяет их. Часто он слышит, как кровь воет в нем, но он еще не понимает толком ее языка. Он превращается в мужчину, и, по мере того как его руки и ноги перерастают рукава и штанины перелицованного фрачного костюма и делают ненужным усилие, которое требовалось раньше, чтоб обхватить большую для него гитару, внутри себя он обнаруживает неожиданную и тревожащую его силу. В присутствии женского тела он почти не дышит. Он мучается. Что-то изнутри сжигает его. Он жаждет заглянуть в тайники этих тел, которые, встречаясь ему на улицах, кажется, проходят сквозь него, разрывая ему нутро каблучками, — удаляясь, они тянут за собой его воображение. И сломленные и потасканные тела проституток тоже зажигают в нем молнию желания — сводящую с ума смесь жестокости и нежности.

Он думает, что и для Фридриха мир полон этой же тоской. Он пробует заговорить с ним о женщинах, об ослепительном сумраке, который их окружает. Но замечает, что тому разговор не по душе.

В этот момент напряжение войны ослабляет железную хватку клещей двусмысленности, которая душит мальчиков. Вместе с толпой, страдающей бессонницей, они оказываются свидетелями несостоявшейся диверсии. Один английский корабль, идущий из Севильи, отделяется от флота, только что отчалившего из Гибралтара курсом на Мальту. Корабль направляется как раз к тому незастроенному берегу, где сейчас убивают время бессонные жители Альхесираса. Трое аквалангистов погружаются в воду и снова выплывают на поверхность, с трудом поднимая двухметровую торпеду из-под киля корабля. На резиновой лодке ее везут к пустынному, как они полатают, пляжу. И там же саперы начинает ее обезвреживать, погрузив наполовину в траншею, оставшуюся с гражданской войны. Пляжные лунатики стремглав убегают в темноту ночи. Убегая, Звездочет и Фридрих держатся за руки. Потом разжимают их, и Звездочет угадывает слезу, блеснувшую на краешке зеркального взгляда Фридриха, в котором отражается, как саперы с обезвреженной торпедой возвращаются на борт и корабль устремляется к северной набережной Гибралтара, где горит зеленый маяк.

Звездочет пытается истолковать эту слезу своей собственной тоской по неизведанной любви. На следующую ночь он собирается с духом. Смотрит на Фридриха в упор и предлагает:

— Пойдем этой ночью к проституткам?