Звездоплаватели (авторский сборник)

Конечно, меня нельзя было назвать уродом, как тех, кто рождался с заячьей губой или волчьей пастью, с огромной головой или укороченным туловищем, с телом, покрытом шерстью или с хвостом, с изуродованными руками или вовсе без них, а то и без ног. Мою кожу можно было принять за загорелую: я видел изображения негров с лиловой кожей. Незнакомого человека с первого взгляда ужасали мои глаза, но когда люди убеждались, что я не слепой, они переставали замечать и эту особенность. А мое пристрастие к пиву среди сельских жителей считалось не пороком, а, скорее, лишним подтверждением их убежденности в полезности этого напитка. В конце концов, этот недостаток мог оказаться наследственным — весьма вероятно, что в нашем роду когда-то встречались и алкоголики. Даже невнятность и быстроту говора можно было бы рассматривать как проявление детскости: в шесть лет редкий ребенок обладает правильной речью без пришепетывания или ошибок в произношении букв.

Но существовало нечто, делавшее меня и в самом деле совершенно непохожим ни на кого. Даже мать не подозревала о том, как сильно мое зрение отличается от зрения остальных. И дело вовсе не в закрытых пленкой зрачках…

Прежде всего это касалось восприятия цвета. Привычные всем составляющие спектра — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой — казались мне лишь различными оттенками серого: от светло-серого до почти черного. Зато синий и особенно фиолетовый воспринимались как целая палитра богатейших переливов цвета — до двадцати разновидностей тона. В качестве пояснения могу сказать, что соседние цвета отличались друг от друга примерно так же, как для обычного глаза желтый отличается от зеленого. В моем понимании термин "прозрачность" тоже не совпадал с общепринятым. Стекло, например, я воспринимаю как нечто густоокрашенное и от этого почти непрозрачное. Вода также имеет цвет, но менее насыщенный, что не так мешает взгляду проникать сквозь ее толщу. Это относится и к прозрачным — в общем понимании слова — кристаллам: чем интенсивнее цвет, тем хуже я через них вижу. Но зато многие предметы, непроницаемые для человеческого глаза, для меня как бы не существуют: большинство из них воспринимаются мной как прозрачные или полупрозрачные. К ним относятся любого вида дерево, будь то бревно или живой куст, железо или сталь, земля, камни, листва, травы и цветы. Правда, это свойство моего зрения исчезает, если толщина предмета превышает пару ярдов.

Удивительно, но для меня золото, платина или ртуть — это черные непрозрачные монолиты; лед на озерах, снежный покров или фарфор имеют темно-серый оттенок; даже воздух обладает цветом. Ни грозовые тучи, ни облака не в силах заслонить от меня солнце, луну и звезды. При этом я отчетливо различаю даже почти невидимые облачка или легкие завитки пара. Никто не замечал необычности зрения странного мальчика, считая некоторую путаницу в цвете детским недомыслием, а то и признаками дальтонизма: что еще может быть при таких-то глазах! Кроме того, я старательно запоминал, что говорили о цвете предметов окружающие, и цепкая память намертво увязывала форму и названное слово. Трудности возникали только при виде незнакомых объектов — но тогда я предпочитал отмолчаться.

Как ни странно, меня не тяготило подобное несоответствие восприятия цвета. Если вы подумали, что я видел мир лишь в серой гамме, но вы заблуждаетесь. Серый эффект производят лишь чистые тона спектра, но в природе нельзя найти чистый тон — он всегда смешан с другими. В результате там, где люди продолжали считать, что один предмет того же цвета, что и другой, я видел коренные отличия в их окраске. Но, конечно, воспринимаемая мной цветовая гамма абсолютно не соответствовала общепринятой.

2

Но и это еще далеко не все! В конце концов, моя способность бестрепетно смотреть на солнце, проникать взглядом сквозь стены домов, любоваться звездами даже в грозовую ночь, видеть мир в недоступном для всех цвете — это, безусловно, странно, но и только. Однако то, что я смог увидеть иную жизнь, существующую параллельно нам и независимо от нас, это, конечно, настоящее чудо! Я обнаружил на нашей планете некий живой мир, о котором никто до сих пор и не подозревал, иначе хотя бы какие-нибудь сведения достигли любопытных ушей все впитывавшего в себя ребенка. Своими так неприятно выглядевшими глазами слепца я увидел неизвестную доселе форму жизни, живое сообщество, представители которого своим строением, внешним видом, способом существования и появления на свет не похожи ни на одно известное нам живое существо. Уже с первых наблюдений за этими созданиями я понял, что они тоже ничего не ведают о нас — мы для них прозрачная субстанция. Но тем не менее их сообщество подвержено нашему влиянию точно так же, как и мы зависим от них.