— Все так и есть, — изумленно сказал он и, подойдя к двери, отворил ее: за ней оказалось помещение, какое именно мне представлялось.
Впервые в жизни сладостное спокойствие охватило душу. А доктор после недолгого молчания произнес:
— Я вижу, как вам трудно говорить.
— Да, мне сложно замедлять природную речь, — согласился я.
— Вот что, расскажите мне о чем-нибудь в привычном для вас темпе, — предложил Ван дер Хевен.
Я тотчас поведал о своих первых шагах в столице. И хотя доктор, конечно, не понял ни слова, он напряженно вслушивался в мою речь — пристального внимания и подобной сосредоточенности я еще не встречал ни у кого. Когда я умолк, он проговорил:
— Похоже, ваш организм функционирует в несколько раз быстрее обычных для человека норм. Вы произносите примерно пятнадцать — двадцать слогов в секунду, а человеческое ухо способно воспринимать в три-четыре раза меньше. Поэтому и голос гораздо выше привычного тембра. Да и быстрота движений полностью соответствует скорости речи.
Я сообщил своему собеседнику, что добрался до столицы за два часа.
— Ну вот видите, — удовлетворенно кивнул Ван дер Хевен. — А теперь напишите что-нибудь.
Изображение букв вогнало меня в испарину — и все равно прочесть можно было лишь несколько начальных слов.
— Здесь вы тоже прилагаете усилия, чтобы замедлить свои природные данные, — произнес доктор с радостным удивлением. — Что ж, я очень рад, что судьба привела вас ко мне: невероятно интересно исследовать ваш феномен.
— Я и сам стремился к этому, — вырвалось у меня вместе со вздохом облегчения.
— Сейчас главная проблема в том, чтобы найти доступное средство общения, — озабоченно сказал Ван дер Хевен.
Сцепив руки за спиной, он принялся расхаживать по кабинету, потом вдруг радостно воскликнул:
— Эврика! Вам следует обучиться стенографии: эти закорючки легко поддаются расшифровке — в отличие от вашего письма. И еще диктофон! Его записи можно прокручивать с любым замедлением. Итак, решено! Вы остаетесь в Амстердаме и будете жить у меня. Я немедленно сообщу об этом вашим родителям.
От счастья у меня закружилась голова: наконец-то начали сбываться фантастические мечты, порожденные муками одиночества и мыслями о смерти. Ужас минувших лет исчез, словно его и не было, и слова — "заново родился" — вдруг приобрели осязаемый смысл.
Чудеса, начавшиеся в день моего прихода в Амстердам, продолжались и потом. Не стесненный в средствах, Ван дер Хевен нанял для меня преподавателя стенографии и обзавелся самым современным диктофоном, а затем приступил к тщательному исследованию зрения, слуха, мышечного строения, двигательного аппарата и пигментации своего неожиданного пациента. Результаты опытов превзошли все его предположения: он буквально не находил слов, чтобы охарактеризовать их. "Невероятно!" — постоянно слышал я.
Наблюдая за подходом ученого к исследуемой проблеме, я понял, как важно проводить опыты методически — от простого к сложному, от объяснимых отклонений к загадочным явлениям. Признаюсь, что, наученный горьким жизненным опытом, я старался не отпугнуть исследователя и поэтому не спешил демонстрировать все свои способности.
В первую очередь доктор принялся изучать быстроту реакций моего организма. Он выявил то, на что я сам не обращал внимания: оказалось, что у меня удивительная острота слуха. Я мог воспроизвести едва различимые шорохи или выделить отдельные реплики в гуле десяти — пятнадцати голосов.
Что касается зрения, то помимо проникновения сквозь преграды, оно обладало поистине невероятной цепкостью. Я, оказывается, умел расчленять движение предметов на составные элементы и делал это со значительно большей скоростью, чем профессиональный фотоаппарат, предназначенный для моментальных съемок.
Эту способность неоднократно проверили при наблюдениях за галопом лошади и полетом насекомого. Кроме того, я мог бы точно указать, что делал тот или иной человек в толпе, или пересчитать одновременно подброшенные в воздух камни.
Подверглась исследованию и скорость моего бега. Оказалось, что я могу дать фору в две трети дистанции любой породистой лошади, выращенной специально для участия в скачках, и легко обгоняю даже самых быстрых птиц. Эта моя особенность больше всего нравилась жене моего старшего друга и его детям, когда во время загородных прогулок я легко обгонял их экипаж или запрыгивал на крутые откосы двадцатиярдовой высоты.
Доктор, чрезвычайно довольный результатами исследований, так определил мое место среди людей: "Человеческое существо, обладающее неизмеримо большей скоростью движений не только по сравнению с другими людьми, но и со всеми известными животными. Выделяясь среди прочих существ быстротой реакций, оно заслуживает особого названия и места в системе живого мира. Необычное строение глаз и фиолетовый оттенок кожи являются первичными признаками принадлежности к данной общности".