Доктор побледнел от волнения, предчувствуя нечто необычное, и серьезно, даже с некоторой торжественностью, произнес:
— Я верю вам, Карл Ундерет!
— И не измените своего мнения, даже если услышите о существовании на Земле параллельного нам мира? — Как мне хотелось, чтобы мой взгляд мог проникнуть в его душу!
Он чуть усмехнулся и проговорил:
— Понимаю-понимаю: сказочный мир духов, привидений, призраков и иже с ними.
— Вовсе нет, — отмел я его сарказм. — Это мир живых существ, ведущих жизнь, подобную нашей, но по своим — иным — законам. Они не знают о нас, мы не ведаем о них, и тем не менее, все взаимосвязано, потому что нас объединяет общее обиталище — Земля.
Мои слова заставили Ван дер Хевена стать серьезным.
— К какому виду материи их можно отнести? — спросил он.
— Не знаю, — честно ответил я. — То, что о материи известно нам, не подходит для их характеристики.
Далее я стал описывать пластунов, скользящих вдоль поверхности, и летунов, стремительно перемещавшихся в воздухе. Я не задумывался о формулировках: готовясь передать Ван дер Хевену переполнявшие меня знания, я уже неоднократно мысленно рассказывал ему об открывшемся мне мире странных существ. В заключение я подчеркнул особенности их энергетики, их стремление овладеть энергетическим полем других особей, не доводя тех, однако, до гибели.
Ван дер Хевен слушал с огромным интересом, и в самом деле, кажется, поверив, что все это не плод досужего воображения. Но что-то его все-таки мучило.
— Как долго вы наблюдаете за этими существами? — неожиданно спросил он.
Я понял — он опасался, что эти видения могли оказаться последствиями сравнительно недавнего умственного расстройства.
— Я вижу их с самого раннего детства, и даже могу доказать это.
— И сейчас?
— Конечно, — кивнул я. — Здесь, в саду, их немало.
— Укажите, где именно.
Я постарался как можно точнее описать ближайших пластунов, одного на лужайке, а другого на живой изгороди, а также парочку летунов, стремительно промелькнувших мимо.
— Их везде одинаково много?
— Эти существа не делают различий между городом и сельской местностью: по-видимому, для них это не имеет значения. Правда, в домах обычно появляются более мелкие экземпляры. Думаю, им проще проникать сквозь деревянные двери.
— А сквозь камень, кирпич, железо или стекло?
— Они для них непроницаемы.
— Опишите мне самого крупного из тех, кого вы сейчас видите, — после недолгого раздумья неожиданно попросил Ван дер Хевен.
Я повертел головой и возле отдаленного дерева заметил почти квадратного десятиярдового пластуна. Медленные движения существа позволили мне тщательно рассмотреть его и, указав доктору, где находится предмет описания, я приступил к рассказу:
— Этот экземпляр можно назвать квадратным лишь условно, поскольку стороны не имеет правильных очертаний — он скорее напоминает гигантскую амебу с ее ложноножками. Тело пластуна незначительной толщины и какое-то выпукло-вогнутое с явными вздутиями и впадинами на поверхности. Его пересекают светящиеся линии, образующие два пучка — каждый со своим центром. Эти области пересечения у данного пластуна имеют форму эллипса, хотя встречаются спиралевидные, круглые, серповидные. Хотя движения существа замедленные, оно весьма активно: центры на удивление подвижны и пульсируют, все время изменяя размеры. Линии по мере удаления от центра бледнеют, а возле края превращаются в слабо мерцающие точки. Весь периметр волнообразно колеблется, что тоже говорит об активной деятельности. Но чем он занимается — я не понимаю. И вот еще одно любопытное явление. Кроме линий, собранных в пучки, имеются еще несколько, которые, извиваясь, свободно перемещаются по всему телу и, визуально, не влияют друг на друга: в местах случайного пересечения они не становятся ярче. Их цвет отличается от остальных, поскольку обладает каким-то металлическим отливом.
Пока я рассказывал, объект наблюдения медленно скрылся за кустами. Ван дер Хевен напряженно слушал, нахмурив брови. Когда я замолчал, он промокнул платком выступившую на висках испарину, встал и, не говоря ни слова, двинулся в глубину сада. Я остался за столом, понимая, что моему старшему другу сейчас как никогда требуется одиночество. Кода он вернулся, от недавней непроницаемости взгляда не осталось и следа: его глаза сверкали каким-то фанатическим огнем. Снова присев напротив меня, он произнес:
— Я потрясен вашим рассказом. За этот год вы ни разу не дали повода усомниться в своей искренности, и теперь у меня тоже вроде бы нет причин для сомнения…
— Но сомневаясь, вы сделаете свои опыты еще более плодотворными! — не смог сдержать я своего ликования.
Ван дер Хевен расслабленно откинулся на спинку стула и с мечтательной улыбкой проговорил:
— Ах, как это прекрасно! Я словно оказался в волшебной сказке, которую не в силах придумать беспомощное человеческое воображение! И все же в глубине души копошится червь сомнения…
Я рассмеялся.
— В наших силах избавиться от него! Терпение и труд — все перетрут!