Звёзды

В свое время Ван Хайчэн провел бесчисленные ночи, глядя на звездное небо и дрожа, электрический свет вспыхивал у него в голове, и мозг взрывался, как сверхновая. Он вспомнил, что в детстве боялся темноты и прятавшихся в ней чудовищ. Позже узнал, что темнота – это просто отсутствие фотонов, и бояться перестал. Ночное небо и звезды – это близнецы. На бескрайних просторах пространства-времени сотни миллиардов солнц занимают лишь ничтожную часть, но они придают тьме жизненную силу.

Теперь звезды, развешанные по всему небу, мерцали и словно грозились упасть всем на головы.

Страх, одержимость, страх, как цикл.

Его терзало беспокойство, о котором он раньше никому не говорил, не говорил даже директору У, когда всеми силами пытался убедить ее. Первоначально эта догадка исходила от Бай Хунъюй, которая упомянула, что облако Дайсона, появившееся в мгновение ока, может быть «антитемной материей», и если темная материя – это просто состояние обычной, то материя во Вселенной может каким-то образом входить в это состояние и выходить из него.

Такая гипотеза могла объяснить внезапное появление облаков Дайсона без процесса их создания, но не давала ответа, почему, почему два облака Дайсона, находящиеся на расстоянии тысяч световых лет друг от друга, возникли одновременно.

До того как его упекли в изоляцию на время расследования, Ван Хайчэн обдумывал другую возможность: антитемной материей были не облака Дайсона, а Солнечная система. Сама Земля начала выходить из состояния «темной материи», изолированной от подлинной Вселенной, поэтому она мгновенно соприкоснулась с реальной информацией, поэтому с нее стали видны два облака Дайсона одновременно – возможно, это была самая близкая к Земле взрослая космическая цивилизация.

По мере того как тектосы постепенно выводили Солнечную систему из-под защиты «чашки Петри» в реальность, ее законы постепенно проникали сюда, и человечество вскоре должно было узреть более могущественные цивилизации за гранью воображения и понимания.

А те наконец-то увидят Землю.

Ван Хайчэн машинально встал и пошел к балкону. На перилах стояла маленькая фарфоровая чашка, полная воды и окурков. Он не заметил ее, задел краем одежды и смахнул вниз.

Ван Хайчэн проследил за ее полетом с двадцатого этажа до крыши террасы на втором. К счастью, по дороге она ничего не задела. Чашка разбилась в пыль, оставив только брызги.

Если бы не двадцатый этаж, Ван Хайчэн непременно вышвырнул бы с балкона всю оставшуюся в доме мелочь. Разбить ее об обочину, разжечь костер! Раньше, когда он строил планы, то думал об этом бесконечное число раз, о борьбе между небом и человеком, и наконец больше не мог сдерживаться.

Сжечь!

Раздавить!

Разнести в пыль!

Не пытаться ничего сохранить!

Чашка, которая рассыпалась пылью и от которой даже кусочка не осталось, пробудила в его душе первобытного демона. Ван Хайчэн вцепился в перила балкона и задрожал, услышав скрип нержавеющей стали.

Демон управлял им. Он перегнулся через край и попытался выглянуть наружу, в ужасе вцепившись в перила обеими руками, но все-таки привстал на цыпочки. Как же высоко, как высоко, он ведь наверняка разобьется вдребезги?

Он посмотрел на купол, усеянный знакомыми звездами.

Они составляли лишь небольшую часть реальности, с точки зрения количества вещества всего пять-десять процентов от общей массы.

Тогда остальные девяносто-девяносто пять – это взрослые сверхцивилизации? Триллионы звезд, которые никогда не замечали раньше, триллионы сверхцивилизаций, галдящих, как призраки, в этой, казалось бы, холодной и тихой Вселенной.

А что, если Земля – это инфузория, которая только что покинула чашку Петри и ворвалась в Звезду Смерти? Инфузории потребуется еще миллиард лет, чтобы вырастить структуру, считающуюся «мозгом», а взрослые цивилизации уже ожидают от нее баланса Силы.

Самое ужасное не в том, чтобы быть отсталым и слабым, а в том, что тебе некуда идти. Как «люди» отнесутся к «инфузориям»?

Когда Ван Хайчэн в таком состоянии духа смотрел на пять процентов известных звезд, он больше не видел мириады небесных тел, в которых происходила реакция ядерного синтеза, больше не видел эльфов, которые освещали темную ночь.

Конструктор мог формировать законы пространства, создавать чашки Петри и ясли, скрывать девяносто пять процентов правды о Вселенной. Но что такое эти оставшиеся видимыми пустынные и безжизненные пять процентов звезд?

Действительно ли они такие с момента зарождения Вселенной, и у них никогда не было условий для появления цивилизации?

Мысль, еще более страшная и холодная, чем все предыдущие, всплыла в голове Ван Хайчэна.

Возможно, каждая из миллиардов звезд когда-то была чашкой Петри.

На них зародились свои цивилизации, но они умерли, а трупы убрали, как мусор, осталось лишь резкое и холодное сияние, безмолвно мерцающее на звездном небе.

Может, они погибли от рук девяноста пяти процентов сверхцивилизаций, а может, были уничтожены в тот момент, когда треснула чашка Петри.

Что случилось с этими пятью процентами, с миллиардом звезд?

Ван Хайчэн подумал о воспламенении Земли, о распаде вакуума.