Звезды - моё назначение (Тигр! Тигр!)

- Ты, сссу... - Дагенхем пытался подавить бешенство. Он слишком много открыл этому хитрому примитивному созданию. - Ты прав. Да, мы не стремимся выдать тебя разведке. У нас есть свои собственные средства. - Его голос окреп. - Ты думаешь, что сможешь надуть нас. Ты думаешь, мы станем ждать, пока рак на горе свистнет. Ты думаешь даже, что раньше нас доберёшься до "Номада".

- Нет, - сказал Фойл.

- Так вот слушай. На тебя заготовлено дело. Наш адвокат в Нью-Йорке только ждёт звонка, чтобы обвинить тебя в саботаже, пиратстве в космосе, грабеже и убийстве. Тебе предъявят весь этот набор и Престейн получит признание тебя виновным в двадцать четыре часа. Если у тебя и раньше было знакомство с полицией любого рода, это означает лоботомию. Тебе вскроют череп, выжгут половину мозгов, и ты никогда не сможешь джантировать.

Дагенхем замолчал и пристально посмотрел на Фойла. Когда тот покачал головой, Дагенхем продолжил:

- Если же криминала за тобой не было, тебя присудят к десяти годам того, что в насмешку называют лечением. В нашу просвещённую эпоху преступников не наказывают; их лечат, и лечение хуже наказания. Тебя бросят в камеру одного из подземных госпиталей, и там ты будешь гнить в темноте и одиночестве, откуда тебе не джантировать. О тебе будут заботиться, тебе будут делать всю нужную терапию и ставить уколы но ты будешь гнить в темноте. Ты будешь гнить там, пока не решишь заговорить. Ты будешь гнить там вечно. Выбирай.

"Ворга, я убью тебя насмерть."

- Я ничего не знаю о "Номаде". Ничего! повторил Фойл.

- Хорошо. - Дагенхем сплюнул. Внезапно он ткнул пальцем в цветок орхидеи, к которому прикасался. Цветок потемнел и гнил на глазах. - Вот что с тобой будет.

Глава 5

К югу от Сен-Жирона, возле Франко-Испанской границы, тянутся на километры под Пиренеями глубочайшие во Франции пещеры - Жоффре Мартель. Это самый большой и самый страшный госпиталь на Земле. Ни один пациент не джантировал из его чернильной тьмы. Ни одному пациенту не удалось узнать джант-координаты мрачных глубин госпиталя.

Если не считать фронтальной лоботомии, есть всего три пути лишить человека возможности джантировать: удар по голове, вызывающий сотрясение мозга, наркотик не дающий сосредоточиться и засекречивание джант-координат. Из этих трёх наиболее практичным считался последний.

Камеры, отходящие от запутанных коридоров Жоффре Мартель, были вырублены в скале. Они не освещались, как и коридоры. Мрак подземелий пронизывали лучи инфракрасных ламп. Их чёрный свет был видим только для охраны и обслуживающего персонала в специальных очках. Для пациентов тут была лишь тёмная тишина Жоффре Мартель нарушаемая лишь отдалённым шумом подземных вод.

Для Фойла существовали лишь тишина, шум вод и однообразие госпитального режима. В восемь часов (или в любой другой час этой немой бездны) его будил звонок. Он вставал и получал завтрак, выплюнутый пневматической трубой. Завтрак надо было съесть немедленно, потому что китайские эрзац-чашки и тарелки через пятнадцать минут распадались. В восемь-тридцать дверь камеры отворялась, и Фойл вместе с сотнями других слепо шаркал по извивающимся коридорам к Санитарии.

Там, так же в темноте, с ними обращались, как со скотом на бойне - быстро, холодно, с безразличием. Их мыли, брили, дезинфицировали, им вкалывали лекарства, делали прививки. Старую бумажную одежду удаляли и сжигали, и тут же выдавали новую. Затем их гнали в камеры, автоматически вычищенные и обеззараженные во время их отсутствия. Остаток утра Фойл слушал в камере лечебные рекомендации, лекции, морали и этические наставления. Потом снова наступала закладывающая уши тишина, и ничто не нарушало её, кроме отдалённого шума воды и едва слышных шагов надзирателей в коридоре.

Днём их занимали лечебным трудом. В каждой камере зажигался телевизионный экран, и пациент погружал руки в призрачную рамку экрана. Он видел и чувствовал трёхмерные проекции предметов и инструментов. Он кроил и штопал госпитальные робы, мастерил кухонную утварь и готовил пищу. На самом же деле он ни до чего не дотрагивался. Его движения передавались в мастерские и там управляли соответствующими механизмами. После одного короткого часа облегчения вновь наваливались мрак и тишина темницы.

Правда, временами,... раз или два в неделю (или, может быть, раз или два в год) доносился приглушённый звук далёкого взрыва, И Фойл отрывался от горнила ненависти, где закалялась его жажда мести. В Санитарии он шептал вопросы невидимым фигурам.

- Что за взрывы, там?

- Взрывы?

- Слышу их, как будто издалека.

- Это Чертовджант.

- Что?

- Чертовджант. Когда кто-то по горло сыт Жоффре. Поперёк глотки. Джантирует прямо к чёрту, он.

- Ах ты!..