Как стало известно позднее, получив мою телеграмму и донесения летчиков, командование авиагруппы особого назначения немедленно же отправило для выручки моего самолета команду верхом на лошадях во главе с комиссаром группы. Однако доставить машину в Кшень им не удалось, так как железная дорога Курбатово - Кшень в районе Касторная - Мармыжи была перерезана противником и команда сама оказалась отрезанной от Кшени. Вернувшись обратно, они запросили из Воронежа паровоз, крытый вагон для лошадей и платформу для самолета к взорванному мосту у станции Латная. При помощи рабочих, занятых восстановлением моста, им удалось перетащить разобранный самолет через глубокий овраг и погрузить на платформу. Так он был отправлен через Воронеж - Грязи в Москву на ремонт. Сами же красноармейцы кружным путем через Воронеж - Задонск - Елец с боями пробились к своим.
Мы добрались до Ельца вовремя. Опоздай еще хоть на один день, мы не застали бы свою базу, так как вспыхнувшие в Елецком уезде кулацкие восстания потребовали отвода ее на север, в Тулу.
Никаких известий о Братолюбове и Герасимове не было и здесь.
Перед выездом из Ельца мы решили реализовать на продукты имевшиеся у нас запасы спичек, соли и керосина. [78] Погрузив все это в отрядный легковой «паккард», я с шофером Деллос и поваром Зайцевым выехал из Ельца по шоссе на Задонск. Километрах в 10-12 от Ельца нашу машину обстреляли, а когда, развернувшись на шоссе, мы бросились обратно, нас встретил огнем большой вооруженный отряд. Мы оказались окруженными со всех сторон.
В первую же минуту озверелая толпа кулаков начала нас избивать. Не убили только потому, что их главари решили передать нас живыми в руки мамонтовцев, чтобы «вытянуть из нас очень нужные сведения».
Нас повели в штаб… Я пропустил одну подробность. Когда нас схватили, первый вопрос ко мне был, кто я такой. Мне пришлось полезть в карман за документами, и… меня охватил ужас: в кармане были документы, которые я получил у Сапожникова для Братолюбова. И что хуже всего - среди них находился мандат Землянского ревкома с правом реквизиции подвод и фуража. Этот документ был таким, за который кулаки немедленно оторвали бы мне голову. Но случилось неожиданное. Схватившие меня вполне удовлетворились моим удостоверением летчика отряда особого назначения, которое я вынул из груды других документов. Мало того, они даже вернули мне это удостоверение, и я снова положил его в карман.
Штаб, куда нас вели, был в другом селе. Шофера кулацкие главари сейчас же вернули обратно, так как решили использовать машину, и я, таким образом, остался вдвоем с поваром. Охрана, которая нас сопровождала, состояла человек из двенадцати, вооруженных обрезами и винтовками.
Первое время я, избитый и полуоглушенный, плохо сознавал, что происходит вокруг меня. Но когда мы прошли километра два, я понемногу пришел в себя, стал разбираться в обстановке. Прежде всего, куда нас ведут? В штаб. Это хорошо. Там меня по крайней мере расстреляют, а не будут ломать мне ребра, топтать, выбивать глаза. Потом я стал думать, как бы мне избавиться от моих документов. Выбросить их я не мог, так как шел впереди, а сзади меня, шагах в десяти - пятнадцати, шла охрана, и, если бы я что-нибудь бросил, это было бы сейчас же замечено. [79]
Через некоторое время я услышал, что между моими конвойными началась какая-то ссора. Что было ее причиной, я не понял, но скоро ссора стала такой ожесточенной, что некоторые конвойные схватились за оружие. Я увидел, что конвойные перестали обращать на меня внимание. Да и в самом деле - чего им было беспокоиться: кругом голые поля, я, избитый, еле-еле плелся, у них ружья… Я решил использовать момент. Осторожно наблюдая за конвойными, я полез в карман, нашел на ощупь мандат ревкома, оторвал от него половину, затем, скатав оторванное в шарик, незаметно вынул его, положил в рот и проглотил. То же самое я проделал и со второй половиной.