Звезды над обрывом

«Стукать» сторожа Ибриш не стал, опасаясь в самом деле ненароком прикончить старика. Отыскав верёвку, связал его; аккуратно, чтобы не задушить, сунул деду в рот старую рукавицу, убедился, что тот её не выплюнет, сунул за пазуху его свисток – и выскочил в серебряное от лунного света окно. Рассердился, увидев, что товарищи не ушли: сидели в кустах с дубинками наготове. Но ругаться было некогда: табор уже ждал их на дороге. Покидав ящики в телеги, цыгане принялись нахлёстывать коней. А часа три спустя, уже убедившись, что погони не будет, взахлёб ржали, слушая рассказ Ибриша о договоре со стариком. Продукты цыганки выгодно сбыли в соседнем городе, а про Ибриша со смехом оворили:

«Этому парню любой сторож себя связать даст!»

Ибриш отмахивался – но был доволен.

Жениться он упрямо не хотел, и отец не настаивал на этом – хотя Сима уже наполовину всерьёз сердилась:

«Ты мне невестку приведёшь, иль нет? Что это мне и покомандовать некем? Чем тебе девки нехороши? Красавицы ведь! За тебя любая выйдет! Вон – Лидка уже все глаза истёрла, а ты над девчонкой измываешься!»

«Глупости…» – отмахивался Ибриш, зная, что Сима права. Лидка, совершенно неожиданно вымахавшая в стройную и глазастую красавицу, действительно поглядывала на него не шутя. Ибришу эти взгляды льстили, но он никак не отвечал на них, не желая давать Лидке повод на что-то рассчитывать. Жениться на ней он не собирался.

Их взяли на квартирной краже – отца с двумя его друзьями и Ибриша. Получилось до того глупо, что можно было даже посмеяться: дядя Гузган запутался в пыльной бархатной портьере и расчихался на всю квартиру. Проснулись все: хозяин с хозяйкой, соседи, собака и полоумная канарейка, верещание которой стояло в ушах Ибриша до самого суда. Хозяин оказался здоровым мужиком, и соседи прибежали быстро, так что вырваться и убежать удалось лишь двоим. Отца и Ибриша скрутили. Бить не стали, вызвали милицию. Когда их, связанных, уже выводили во двор, отец велел по-цыгански:

«Говори, что тебе семнадцать! Не посадят надолго!»

«Я хочу с тобой…»

«Симку с малыми одну оставлять?! Делай, как велю!»

Ибриш послушался. Отца отправили в лагеря. Ибриш, отсидев с месяц в ДОПРе, попал в колонию для малолетних преступников под Харьковом и считал, что ему несказанно повезло: дело было осенью, зимовать всё равно как-то надо было, а харчи шли казённые. Он рассчитывал дождаться весны и сбежать в табор.

Заведующий колонии имени Менжинского, усталый человек в круглых очках, много вопросов не задавал. Присланное с Ибришем дело, не открывая, сунул в шкаф и спросил:

– Так значит, Беркулов, ты цыган? Вероятно, совсем не учился?

– Учился. Я пять групп закончил.

– Пять?! Это же прекрасно! – обрадовался заведующий. – Значит, можешь идти сразу в шестую! Что-нибудь умеешь делать?

Ибриш задумался. Неуверенно сказал:

– Только с конями разве… А так, что прикажете, то и буду делать.

– В слесарной мастерской у нас сейчас мало людей. Пойдёшь туда.

– Воля ваша.

За спиной Ибриша хлопнула дверь.

– Антон Парменович, звали?

– Входи, Наганов.

Ибриш обернулся – и чуть не свалился со стула, увидев перед собой смуглую, бровастую, черноглазую, абсолютно цыганскую физиономию. Обладатель физиономии ворвался в кабинет, мельком скользнул по ошалевшему Ибришу взглядом, салютнул начальнику и сердито завопил:

– Колонист Наганов по вашему вызову прибыл! Антон Парменович, вот вы человек понимающий, скажите за ради бога – что в слесарном творится?! Мне у Мейшлиса на коленях просить, чтобы шкив заменили?! Соскакивает, сволочь вредная, каждую минуту – а у нас ведь план! А с меня ведь стребуют! А руку отхватит станком, так я не только план, я и салютнуть не смогу – а как без этого жить в колонии прикажете?! На эрликоне калиброванная работа идёт, а у нас всё как при цар…

– Вольно, Матвей, – спокойно перебил его заведующий. – Об эрликонах поговорим на общем собрании. А сейчас забирай нового воспитанника: Ибриша Беркулова. Командир ваш вечером вернётся, объяснишь ему. Покажи Ибришу колонию, загляните в школу. Я уже разговаривал с Ольгой Витольдовной, она проверит его знания. Ибриш, это Матвей Наганов, твой товарищ по бригаде.

– Каско ту сан, морэ[58]? – тихо спросил парня Ибриш. Тот, не ответив, тяжело вздохнул. Спросил со слезой в голосе – почему-то у заведующего:

– Антон Парменыч, сколько разов просить, чтобы мне со склада другую морду выписали? От ей-богу же, хоть удавись с этой цыганской субстанцией! Беркулов! Раскрой ухи и потом не говори, что бью ни за что! Говорю единый раз, он же и последний: я кто угодно, но не цыган!

Парень сказал это так, что Ибриш сразу же ему поверил – но страшно удивился. Более цыганской рожи, чем у этого Наганова, нельзя было и вообразить.

– Ладно. Извини. Обижать не хотел.

– Идём уже, наказание моё… Антон Парменыч, а маслёнки-то так и не привезли? Валуев обещал – в среду, а сегодня уже пятница!

– Значит, в понедельник. Идите, ребята, мне уже немного некогда…

Они вышли в коридор, и Ибриш зашагал за новым знакомым по светлому коридору с большими окнами.