Звезды падают вверх

Они вчетвером совершили тогда по лесу и полю безумный марш-бросок до села. В тамошнем сельпо спиртного не подавали – начинался горбачевский «сухой закон». Тогда друзья после короткого совещания рванули к станции – вот откуда он помнил название – Первушино. Примчались тогда, взмыленные, к магазину. На ступеньках вяло толпились колхозные мужики. Ровным счетом никакого спиртного не оказалось и здесь. Веничка – он всегда был среди них самым заводным – предложил рвать когти в Москву: «Там отоваримся!» Илья Ильич, наиболее рассудительный, сказал: «Нет, возвращаемся». Моряк из Ленинграда промолчал – он вообще был молчаливый, этот морячок, слова не вытянешь… Как же его звали?.. Печальный такой морячок… Кольцов тогда, на совещании у магазина, поддержал благоразумного Илью Ильича. Согласился с ним и морячок. Веничка остался в одиночестве, и они попылили в обратный путь. Вернулись в «санаторий» несолоно хлебавши. И правильно, в общем-то, сделали. Если б погнали тогда за спиртным в Москву, точно опоздали бы к вечернему «гаданию». А, значит, их самоволка стала бы реальностью… И они вылетели бы с треском из отряда… И не получили бы свои девятьсот рублей… И Иван не купил бы кожаный скрипучий плащ… И, может быть, не познакомился бы с Мариной? И, может, Веничка был бы жив? И Илья Ильич?..

Да, кажется, там, за полем, раскинулось то самое сельцо. Он помнил: тогда, в восемьдесят пятом, с этой же точки от самой станции видел его… Селение изменилось. В нем прибавилось новорусских кирпичных домов. Колоколенка сияет, отреставрированная, на солнце… Но оно было тем же самым, сомнений быть не могло. Кольцов безошибочно узнавал его. За деревенькой протекала быстрая речушка. На другой берег был перекинут бетонный полуразбитый мост. Еще дальше начинался лес. А там, за лесом, – место его назначения…

Кольцов спустился с платформы на грунтовую дорогу и зашагал через поле молодой кукурузы.

То же самое время. Москва. Капитан Петренко

– …Нами было установлено, – заканчивал свое сообщение капитан Петренко, – что летом тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в распоряжение вэ-чэ сорок два триста пятьдесят пять, то есть Института прикладных психологических исследований, было откомандировано в общей сложности тридцать человек – курсантов различных военных училищ. К сегодняшнему дню по самым разным причинам трагически погибли двадцать восемь из них. Этот факт не может не настораживать – особенно учитывая, что курсанты отличались абсолютным физическим и психическим здоровьем. Нам представляется, что такая повышенная смертность, несомненно, коррелирует с участием этих людей в каких-то исследованиях, проводимых в институте.

Капитан Петренко сделал паузу и оглядел собравшихся офицеров. На него никто не глядел. Генерал Струнин что-то записывал стремительным неразборчивым почерком в лежащем перед ним секретном блокноте. Петренко сделал над собой усилие и продолжил:

– Сегодня из числа тех, кто был прикомандирован к ИППИ в восемьдесят пятом году, в живых остались только двое. Один из них – Иван Кольцов…

– А кто второй? – с живейшим интересом спросил генерал Струнин.

То же самое время. Подмосковье. Иван Кольцов

Дорога когда-то была асфальтовой, но по ней не ездили уже лет сто – выбоина на выбоине. Пока Кольцов шел по ней сквозь лес, его не обогнала ни одна машина, ни одна не прошла навстречу.

Дорога круто повернула. Иван уткнулся взглядом в высоченный бетонный забор. Будочка КПП. Ворота.

Точнее – место, где были ворота. Вместо них в бетонном ограждении зияла дырища. Одна железная створка, облупленная и ржавая, держалась на единственной петле. Другой просто не было.

В будке КПП не осталось ни единого целого стекла. Рамы были выбиты.

Кольцов осторожно вошел на территорию объекта. На месте клумбы росла в полчеловеческого роста сорная трава.

Скрипнула дверь. Кольцов вздрогнул и обернулся.

Нет, никого. Это ветер покачивает распахнутую дверь КПП.

Прямо перед Иваном открылся трехэтажный корпус. Окна зияли пустыми глазницами, кое-где заколоченные досками. В единственном уцелевшем пыльном стекле на втором этаже насмешливо краснело заходящее солнце.

По бетонной дорожке – сквозь нее пробивалась трава – Кольцов подошел к мертвому корпусу. Поднялся по бетонному крыльцу, по щербатым от времени ступеням. Опасливо вошел внутрь. В холле гулко отозвались шаги. Холодный полусумрак поглотил Ивана. Над головой пронеслась тень. Кольцов вскинул голову. Ласточка. Она, попискивая, пронеслась по коридору и вылетела наружу.

Пахло чем-то кислым. У стены лежало два плесневелых матраца. Валялись пыльные бутылки, промасленная бумага, ржавые банки. Даже вандалов, похоже, здесь не было с весны.

Кольцов пошел налево по гулкому мертвому коридору. Когда-то здесь, на первом этаже, размещались кабинеты администрации. Проходили вечно озабоченные врачи. Топали сапогами солдатики – повара и санитары. И он, Иван, вместе с друзьями возвращался, взмыленный и веселый, со спортплощадки к себе «в номера» на третий этаж… Тогда казалось, этот корпус простоит века. Теперь здесь царила мерзость запустения.