Звезды смотрят вниз

Он изучал лица спешивших мимо мужчин и женщин, и в каждом чудилось ему странное напряжение, словно каждый из этих людей был поглощен созерцанием интимной, отдельной жизни, происходившей внутри него, – и ничем больше. Одного занимали только деньги, другого – еда, третьего – женщины. Первый отнял сегодня пятьдесят фунтов у другого человека на бирже – и был доволен, второй вызывал в своем воображении раков, и паштет, и спаржу – и силился решить, что ему более по вкусу, а третий взвешивал мысленно свои шансы на обольщение жены компаньона, которая вчера вечером за обедом улыбалась ему весьма многозначительно. Дэвида вдруг поразила ужасная мысль, что каждый человек в этом мощном, стремительном потоке жизни живет своими собственными интересами, своей личной радостью, личным благополучием. Каждый думает только о себе, и жизнь других людей для него – лишь дополнительные аксессуары его собственного существования, не имеющие значения; важно лишь все, что касается его самого. Жизнь других людей кое-что значила для каждого лишь постольку, поскольку от нее зависело его счастье, и каждый готов был принести в жертву счастье и жизнь других, готов был надувать, мошенничать, истреблять, уничтожать во имя своего блага, личных выгод, во имя себя самого.

Эта мысль убивала Дэвида. Он хотел уйти прочь от нее и от бешеного круговорота уличного движения – и торопливо зашагал дальше.

Он пошел по Хей-Маркет. На Хей-Маркет на углу Пентон-стрит стояли и пели несколько рабочих, группа из четырех человек. Дэвид узнал в них углекопов. Они стояли друг против друга, все молодежь, и сблизили головы так, что их лбы почти соприкасались. Они пели песню на уэльском наречии. Это были молодые углекопы из Уэльса: доведенные до полной нищеты, они пели на улицах, а мимо них проносилось все богатство, вся роскошь Лондона.

Песня была допета, и один из рабочих протянул коробку. Да, видно было, что это шахтер. Он был гладко выбрит, его костюм, хоть и убогий и нескладный, был опрятен – словно он старался подтянуться, не опускаться, удержаться от падения в ту трясину, что ожидала его. Дэвид различал мелкие синие шрамы – следы шахты – на этом чистом, гладковыбритом лице. Он положил в коробку шиллинг. Рабочий поблагодарил без подобострастия, и Дэвид с еще большим унынием подумал: «Может быть, этот шиллинг поможет больше, чем все мои усилия, и стремления, и речи за последние пять лет?»

Медленно направился он к станции метро на Пикадилли.

Придя туда, взял билет и сел в первый поезд. Напротив него сидел рабочий и читал вечернюю газету – читал его речь, появившуюся уже в последнем выпуске. Рабочий читал медленно, сложив газету маленьким квадратиком, пока поезд громыхал через темные гулкие туннели подземной дороги. Дэвиду хотелось спросить у этого человека, что он думает о его речи. Но он не спросил.

На станции Бэттерси он вышел и пошел к Блоунт-стрит. Входя в дом № 33, он почувствовал, что устал, и с некоторым облегчением поднялся по лестнице, устланной истертым ковром. Но миссис Такер остановила его на полдороге, появившись в открытой на лестницу двери своей гостиной. Дэвид повернулся к ней.

– Вас вызывала по телефону доктор Баррас, – сообщила хозяйка. – Она звонила несколько раз, но ничего не хотела передать через меня.

– Благодарю вас, миссис Такер.

– Она сказала, чтобы вы позвонили ей, как только придете.

– Хорошо.

Он подумал, что Хильда звонила, чтобы выразить ему сочувствие, и, благодарный за это, однако, не был склонен выслушивать утешения. Но миссис Такер настаивала:

– Я обещала доктору Баррас, что вы позвоните ей в ту же минуту, как придете.

– Да, да, хорошо, – сказал опять Дэвид и подошел к телефону, тут же на площадке. Когда он вызывал номер телефона Хильды, он услышал, как удовлетворенно щелкнула дверь миссис Такер.

Дозвониться к Хильде удалось не сразу, но как только их соединили, Хильда ответила. Она, очевидно, сидела в ожидании у телефона.

– Алло! Хильда, вы? – Голос Дэвида, помимо его воли, звучал равнодушно и устало.

– Дэвид! Я весь день пыталась вас поймать!

– Слушаю.

– Мне нужно вас видеть, сегодня, сейчас.

Он медлил:

– Простите, Хильда, но я несколько устал. Может быть, вы позволите…

– Это необходимо, – перебила она. – Очень важно. Сейчас.

Пауза.

– Но в чем же дело?

– Не могу объяснить по телефону. – Она помолчала. – Дело касается вашей жены.

– Что?!

– Да.

Он стоял с телефонной трубкой в руке, как наэлектризованный. Исчезла усталость, безразличие – все!

– Дженни? – сказал он как бы про себя.

– Да, – подтвердила Хильда.

Снова мгновение без слов, потом Дэвид заговорил быстро, почти бессвязно:

– Вы видели Дженни? Где она? Говорите же, Хильда. Вам известно, где Дженни?

– Да, известно, – донесся ответ Хильды.

И снова в душе Дэвида все всколыхнулось.

– Так скажите же! Почему вы не можете мне сказать?

– Вам надо прийти ко мне, – отвечала она ровным голосом. – Или, если хотите, я приду к вам. По телефону мы об этом разговаривать не можем.

– Ну хорошо, хорошо, – торопливо согласился он. – Я сейчас приеду.