Звезды смотрят вниз

Он повесил трубку и бегом спустился по лестнице, по которой только что так медленно поднимался. Наняв на Булл-стрит проезжавшее такси, он помчался к дому, где жила Хильда. Через семь минут он звонил у ее двери.

Прислуги не было дома, и Хильда открыла сама. Он жадно смотрел на нее, чувствуя, как колотится сердце от этой спешки и волнения. Он изучал лицо Хильды.

– Ну? – сказал он быстро.

Он почти надеялся, что Дженни окажется здесь, у Хильды. Может быть, поэтому Хильда просила его приехать к ней?

Но Хильда покачала головой. Лицо ее было бледно и печально. Она ввела его в комнату, окно которой выходило на Темзу, и села, не глядя на него.

– В чем же дело, Хильда? – спросил он. – Случилось что-нибудь неприятное?

Она сидела совершенно прямо и неподвижно в своем строгом темном платье. Черные волосы, зачесанные назад, открывали бледный лоб, красивые бледные руки лежали на коленях, выделяясь на темном платье. Казалось, она боится заговорить. И она действительно боялась. Но наконец сказала:

– Дженни сегодня пришла ко мне в клинику.

– Она больна? – Лицо Дэвида выразило тревогу.

– Да, больна.

– И она в больнице?

– Да, в больнице.

Молчание. Живая радость сразу сменилась острой болью. Клубок подкатился к горлу.

– А чем она больна? – спросил он. – Неужели серьезно?

– Да, боюсь, что довольно серьезно, Дэвид.

Хильда все еще не глядела на него.

– Она сегодня днем пришла ко мне на амбулаторный прием. Она не подозревает, что так серьезно больна. Она просто обратилась ко мне, так как меня знает…

– Но это опасно? – допытывался Дэвид с испугом.

– Да… внутренняя опухоль… Думаю, что опасно.

Он смотрел широко открытыми глазами на Хильду, но видел не ее, а Дженни, бедную маленькую Дженни, и в глазах его были тревога и глубокая нежность.

Он сделал инстинктивное движение:

– Я сейчас иду в больницу. Не буду терять ни минуты. Вы пойдете со мной или мне одному идти?

– Погодите, – сказала Хильда.

Он остановился, не дойдя до двери. Теперь у Хильды побелели даже губы. Она была в сильном замешательстве.

– Мне не удалось поместить Дженни в клинику Святой Елизаветы, – сказала она. – Я сделала все, что могла, но не удалось. Видите ли… есть причина… мне пришлось отослать ее… устроить в другой больнице… пока.

– В какой?

Хильда наконец взглянула на него. «Все равно, рано или поздно он узнает», – подумала она и сказала:

– В больнице для венериков на Кеннон-стрит.

Дэвид сначала не понял и в каком-то удивлении уставился на смущенное лицо Хильды; но это продолжалось несколько секунд. Неясный крик боли вырвался у него.

– Ничего не поделаешь, я не могла скрыть это от вас, – сказала Хильда и отвела глаза, потому что ей было тяжело видеть, как он страдает. Она стала смотреть в окно на реку, катившую свои воды внизу. Река текла бесшумно. И в комнате стояла тишина. Тишина длилась долго-долго, пока не заговорил Дэвид:

– Меня пустят к ней?

– Да, я могу это устроить. Позвоню туда сейчас.

Она запнулась, все еще не глядя на него:

– Или, может быть, хотите, чтобы я поехала с вами?

– Нет, Хильда, я пойду один, – пробормотал Дэвид.

Он стоял, пока Хильда разговаривала по телефону с врачом больницы. И когда она сказала, что все устроено, он торопливо поблагодарил ее и вышел. У него подкашивались ноги. Одну минуту ему казалось, что он сейчас упадет в обморок, и он прислонился к окружавшей дом ограде. Ему это было ужасно неприятно, он боялся, что Хильда выглянет из окна и увидит его, но ничего не мог с собой поделать. В одной из нижних квартир граммофон играл: «Ты сердца моего отрада». Эту песенку теперь повсюду играли и пели, весь Лондон помешался на ней.

Дэвид вспомнил, что он с утра ничего не ел, и подумал: «Надо поесть, иначе мне может стать дурно в больнице».

Он выпустил из рук холодные железные острия ограды, за которые было ухватился, и прошел по набережной до ближайшей кофейни. Это был, собственно, извозчичий трактир. Хозяин, заметив, должно быть, что Дэвид чувствует себя нехорошо, принес ему горячего кофе с сэндвичем.

– Сколько? – спросил Дэвид.

– Пять пенсов, – отвечал хозяин.

Все время, пока Дэвид пил кофе, закусывая сэндвичем, граммофонный мотив не выходил у него из головы.

Больница для венериков. Она была недалеко, и такси быстро доставило его туда. Он сидел, сгорбившись, в чистеньком, новом такси с пучком желтых бумажных цветов в металлической вазе. В такси слабо пахло духами и папиросами, казалось, что это желтые бумажные цветы благоухают духами и дымом.

Швейцар венерической больницы на Кеннон-стрит был старый человек в очках. От старости он был медлителен и, несмотря на переговоры Хильды по телефону, задержал Дэвида у входа. Дэвид ожидал в вестибюле, пока старик звонил по внутреннему телефону в палату. Пол был выложен красными и голубыми плитками, а края его загибались к стенам, чтобы помешать скоплению пыли.

Медленно провизжал лифт, и Дэвид очутился перед дверью в палату. Там внутри была Дженни, его жена. Сердце его билось так часто, что он задыхался. Он вошел вслед за сестрой в палату.