Звезды смотрят вниз

Да, она жила в Лондоне. Странно ей было очутиться в этом центре империи, который всегда издали казался таинственным и пугал ее. Впрочем, что ж тут такого странного? Ричард умер, «Нептун» продан, восстановлен и пущен в ход фирмой «Моусон, Гоулен и К°». «Холма», увы, тоже больше нет: его избрал своей резиденцией мистер Гоулен и, по слухам, тратил огромные суммы на перестройку дома и на сад. О боже, боже! Тетя Кэрри вздрогнула при мысли о том, что ее грядок со спаржей коснутся неумелые руки. Как можно было примириться со всеми этими переменами и оставаться в Слискейле? Да ее и не приглашали остаться. Артур, поступивший на место помощника смотрителя в «Нептуне», был всегда мрачен и угрюм и не предложил ей поселиться с ним в маленьком домике, снятом им на Хедли-роуд. Никогда она не забудет ту ужасную ночь, когда он воротился из Тайнкасла пьяный и резко предупредил ее, что ей теперь придется «устраиваться как знает». Бедный Артур! Он не подозревал, как больно его слова задели ее. И не потому, что она стремилась остаться там, где чувствовала себя некогда в подобающей сфере, но где теперь была бы предметом тягостного сострадания. Ей только шестьдесят четвертый год. У нее сто двадцать фунтов годового дохода. Это давало независимость. И Лондон, город интеллекта и культуры, ждал ее. Замирая перед собственной отчаянной смелостью, она все это обдумала со своей обычной обстоятельностью. В Лондоне она будет подле Хильды, которая в последнее время добра к ней, и недалеко от Грэйс, которая всегда к ней хорошо относилась.

«Милая Грэйс, – думала тетя Кэрри, – все такая же простодушная и нетребовательная! Она бедна, но живет беззаботно со своим мужем и выводком ребят, не гонясь за деньгами и всякими материальными благами. Счастливая! Да, счастливая и здоровая». Тетушка намеревалась каждый год непременно проводить месяц-другой в Барнхеме. Наконец, имелась еще Лаура, Лаура Миллингтон, которая все эти годы жила со своим инвалидом-мужем в Борнмаусе. Разумеется, надо будет съездить и к Лауре. Вообще, тетя Кэрри рисовала себе радужные перспективы жизни в Южной Англии. Последние тридцать лет она провела главным образом у постели больных – Гарриэт и Ричарда. Может быть, тетушка немного и устала ходить за больными и менять им испачканное белье.

Из кварталов Лондона ее, естественно, привлекал больше всего Бейсуотер. Никто не знал лучше тети Кэрри, что Бейсуотер «помнит лучшие времена», а она ведь несколько гордилась тем, что тоже знавала эти лучшие времена.

Остатки аристократического величия Бейсуотера будили сентиментальный отзвук в ее сердце и заставляли ее склонять голову с чувством смирения, не лишенным приятности. К тому же Линден-плейс – такое подходящее место: весною деревья здесь зеленеют так нежно и пленительно на фоне линяло-желтой штукатурки старых домов, а улица одним концом упирается в церковь, которая создает должную атмосферу и приносит сердцу утешение. Тетушка Кэрри в последнее время стала еще набожнее, утренние и вечерние службы в церкви Святого Филиппа, которую она усердно посещала, часто исторгали из ее глаз сладостные слезы. С колокольни летел ввысь чистый и тонкий звон, на улице весело кричал развозчик молока, из нижних этажей разносился запах жарившейся баранины. Дом миссис Гиттинс, № 104, в котором после тщательного обследования тетушка Кэрри выбрала себе комнату, имел в высшей степени почтенный вид, и ванна была всегда чистая, хотя эмаль во многих местах треснула и откололась. Опустив в щель автоматической газовой колонки монету в два пенса, вы получали отлично нагретую воду, и, как и полагается в приличных домах, стирка в ванной комнате была строго запрещена. Население дома миссис Гиттинс состояло исключительно из пожилых дам, если не считать одного молодого индуса, студента-юриста. Но даже и он, несмотря на то что был темнокожий, соблюдал в ванной безупречную чистоту.