Звезды зреют на яблонях

— Вы знаете, все это закодировано в рабочем колесе для Асуана! И зори, и Пушкин, как он лежит в своей квартире на Мойке, на своем диване, уже с пулей, и ничего нельзя сделать, ничего… И то, как сейчас цветет сирень в круглом сквере перед Эрмитажем, и про Сенатскую площадь, какая она бывает утром, когда только проехали поливальные машины, и все чистое, влажное, продутое ветром с залива, и какая она вечером — как бы уставшая, столько по ней прошло туристов и студентов, спешащих в Эрмитаж, и разных других людей, и от нее как бы идет жар усталости, скопившейся за день. Она стала пыльной, не очень пыльной, но все-таки пыль чувствуется…

Я могла бы сказать:

— Знаете, в Комарове я познакомилась с женщиной, мы обедаем за одним столиком, она рожала, когда город обстреливали немцы. В родильном доме стекла вышибло напрочь. Сестры сносили новорожденных прямо из родилки в подвал. В каждой руке — пакет, и личики засыпаны битым стеклом… Это тоже закодировано в вашем колесе…

Сумеют ли арабы расшифровать? Не знаю. Возможно, не сумеют. Но вы все же пошлете, независимо от вашего желания. Информация заложена в молекулах стали, из которой будет сделано асуанское колесо. Когда у вас рождается дочь, у нее ваши глаза, хотите вы этого или не хотите.

Я могла бы сказать:

— Вы бывали в Асуане? А я дважды бывала. Я представляю себе даже примерно то место, где будет выгружено колесо. Не там, где карантин для скота, который перегоняют из Судана, или же где среди жидких пальм отдыхают пришедшие из Сахары запыленные, голые, в одной только набедренной повязке кочевники, и волосы у них как большая шапка из рыжей шкуры, набитой песком. Это почти рядом со станцией Асуан-товарная. Там не выгрузят колесо. Его придется везти из Александрии на баржах — сначала по большому каналу Махмудия, потом по Нилу.

Пожалуй, колесо выгрузят недалеко от того места, где из воды поднимаются пилоны храма и на них изображение Исиды. Угловатые контуры девичьих бедер, плеч, и нежный, чуть выпуклый, уже женский живот. Художник достиг этого глубиной рельефа, точным учетом того, как будет падать на пилоны свет. Когда мы подъезжали в лодке, по воде от весел бежали солнечные блики, вода отбрасывала их на пилоны, и богиня, нагая, живая, шла по стене. И на маленькой царственной голове, между двух рогов, лежал совсем неподвижно круглый диск солнца… Так и сейчас египтянки носят тяжести… Мужчины в лодке отвернулись. Возможно, им казалось, мужские взгляды смутят богиню, но я думаю иначе: это она их смущала и соблазняла своей прелестью и своей наготой.

Примерно тут и выгрузят колесо. Быть может, чуть выше по Нилу.

…Сумеют ли там расшифровать то, что заложено в колесе? Постараются расшифровать!

Когда Татаренко работал на бульдозере и рядом стоял ученик-араб, а кругом была жара, темнота, и почему-то не подвезли питьевую воду, я слышала, как ученик, часто поглядывая на часы, сказал, обращаясь к Татаренко, то, что подсказала дружба:

— Ничего, я слышу: уже везут воду!

Я думаю, арабы постараются расшифровать…

Такой народ, как наш, посылает не только колесо — он посылает себя. Это как запах жатвы в соломе.

ЕРЕВАНСКИЙ БЛОКНОТ

Этот блокнот мог бы остаться лежать у меня в столе. Скорее всего, так бы это и получилось, но множество обстоятельств, наслаиваясь одно на другое, заставили меня извлечь его на свет: синева Средиземного моря, поразительно открывшаяся в иллюминаторах самолета, распластанные на ней желтые коврики греческих островов, детский голосок, вдруг возникший в памяти:

Горы Псилоритис, Мадарес и Латисиотика,
Вы стали домом нашего вождя Подиаса!

Песня появилась как раз в ту минуту, когда стюардесса, тонюсенькая, в платьице морской голубизны — почти такой же, как там, внизу, — очень деловито всем нам объявила, что по левому борту Крит.

…По левому борту Крит! Мы летели на высоте девять тысяч метров, а желтая, освещенная солнцем земля Крита была видна четко, совсем у глаз. На горах Крита лежали дорожки снега. У его северного берега неподвижно над водой висела цепочка совсем круглых небольших облаков…

Потом, несколько дней кряду, в Луксоре моя соседка по столику на веранде одного из отелей, боязливо оглядываясь, рассказывала мне о том, что в Грецию совершенно официально приехал представитель общества ку-клукс-клан, и каждый теперь может найти у себя под дверью угрожающее письмо (вам угрожают смертью!) о том, что «афинские нацисты» (они так себя и называют) носят форму почти такую, как когда-то гитлеровские молодчики, и стараются сорвать собрания рабочих, студентов — словом, всех сторонников мира. Они выкрикивают свои мерзкие лозунги — «Да здравствует Гитлер!», «Да здравствует гестапо!» — и, представьте, люди это слушают! В Греции есть еще одно общество ублюдков — «Молодые носители надежды», тоже фашисты…