Звезды зреют на яблонях

Но главным было не это, главным было, пожалуй, письмо Манолиса Глезоса, опубликованное в печати, письмо о том, что вот уже девятнадцать лет продолжают томиться в тюрьмах Греции борцы Сопротивления, патриоты. Они вошли в тюремные камеры мальчиками, теперь это седые люди, пожилые люди…

Почему правительство Греции не выпустит их всех из тюрем?

Они боролись с гитлеровскими захватчиками — сейчас Греция свободна от германской оккупации. Они боролись с оккупацией английской, но английские оккупанты давно оставили Грецию. Греческое правительство отлично понимает: тот, кто боролся за свободу своего народа тогда, может продолжать эту борьбу и теперь. Вот почему нет амнистии.

«Греция на острие ножа» — так назвал свою статью итальянский публицист Джанни Тоти. На острие ножа потому, что правительство Греции ведет страну к тому, чтобы превратить ее в атомно-ядерный плацдарм НАТО, потому что с помощью насилия греческая реакция решила задушить стремление народа к миру, потому что в Греции хозяйничают триста семьдесят иностранных фирм и грабят народ…

Греческий писатель Петрос Антеос сказал:

«За лозунгами антикоммунизма, вражды к соседним балканским народам, политики террора нет ничего другого, кроме ракет «Полярис», кроме радарных установок на вершине божественного Олимпа, кроме… превращения Греции в атомное пепелище».

И все это вместе, и еще многое другое — строки газетных сообщений, американские подводные лодки в Средиземном море, парад греческой королевской охраны, марширующей по киноэкранам, — все вместе заставило меня обратиться к страницам этого блокнота.

Нет, они не остыли! Здесь записаны рассказы очевидцев и участников героической борьбы греческого народа, рассказы людей, для которых Греция была родиной, оставивших там частицу души, людей, сражавшихся рядом с теми, кто и сегодня еще в тюрьмах.

Многих уже нет в живых. Уже повзрослели их дети. В жизнь вошло новое поколение. Пускай знают молодые о делах стариков. На свете происходит много такого, что угрожает человечеству, и память должна быть всегда наготове, как боевое оружие.

Когда заполнялся этот блокнот, в Армении находились тысячи людей, некогда эмигрировавших из царской России, а потом, по разрешению советского правительства, приехавших в Советский Союз. Это были армяне, которые возвратились на родную землю.

Мне довелось встречаться с людьми разных профессий и из разных мест, с армянами, приехавшими из Ливана, из Египта, из Сирии. Я видела старика крестьянина из Багдада, широкую рубаху которого перехватывал ковровый пояс, а на старческие пальцы были надеты дутые серебряные кольца.

Я разговаривала с людьми в красных турецких фесках на выбритых головах, с людьми в иранских тюбетейках, с людьми в высоких шерстяных носках и лаптях из сыромятной кожи, какие носят жители Крита. Многие жили в Греции. Они привезли с собой рассказы и мысли о событиях, только что происшедших. Это даже нельзя назвать воспоминаниями — так все еще недавно было. Слезы, гнев, удары сердца — нечто настолько живое, что к этому почти невозможно было прикоснуться.

В то время только краткие сообщения газет рассказывали о том, что происходит в некогда прекрасной и цветущей Греции. Сообщения эти потрясли нас героизмом народа, борющегося за свою свободу, потрясли зверствами, которые чинил там фашизм. Воспоминания о пережитом и выстраданном, которыми поделились со мной люди, приехавшие из этой страны, я и хочу передать здесь.

…Они приходили в небольшой номер ереванской гостиницы, иногда один, иногда несколько человек вместе, рассаживались на стульях, на узеньком, изогнутом старомодном диванчике, обитом бордовым плюшем, и рассказывали. В номер, где все было мирно, где за платяным шкафом помещался фаянсовый умывальник и на окнах нежно колыхались тюлевые занавески, вдруг доносились запах пороха и стук выстрелов, крики команды и стоны… Так реально было то, о чем рассказывали люди, о чем говорили их жесты, их дыхание, их голос.

Учитель

Мой переводчик — студентка Ереванского университета. У нее узенькое матовое лицо и кожа удивительной нежности. Ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы не эта уж слишком нежная кожа, в особенности на носу. От волнения ее щеки, лоб и даже нос становятся розовыми, пунцовыми, цвета свеклы — в зависимости от степени волнения. Каждый абзац перевода она начинает так:

— Знаете, что он сказал? Он сказал…

Я прошу Арев перевести:

— Мне казалось, что такие зверства свойственны только немецким фашистам, что все это могло происходить в Майданеке или Освенциме, а вы рассказываете о Греции!

— Знаете, что он сказал? Он сказал: «Мадам напрасно так думает. Нация тут ни при чем. Тут важна категория. Если человек принадлежит к категории фашистов — он зверь… У них был специальный инструмент для ногтей. Вроде гребешка из иголок. Его загоняли под ногти…»