Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Узнав Петра, Сильвестр от неожиданности едва не оступился с бордюра. На нем не было лица. Петр слышал, что жизнь Сильвестров сотрясали ссоры, что Женни Сильвестр, стараясь отойти от них, уехала в Страсбург к родителям.

— Ты как туча, — сказал Петр, пожимая соседу руку.

Сильвестр прильнул щетиной к щеке Луизы и, вскинув на нее мелкие, темные глаза, сделал попытку улыбнуться, но у него вышла кислая гримаса.

— Остановился по дороге, — вздохнул Сильвестр и зачем-то показал содержимое своего пакета с покупками.

— Женни всё в Страсбурге?

Сильвестр кивнул:

— Сын тоже к ней поехал… На следующей неделе должна вернуться.

— Я бы не портил себе кровь на твоем месте. Всё образуется, поверь мне! — подбодрил Петр.

Окинув Петра непонимающим взглядом, Сильвестр уступил Луизе дорогу. Она прошла вперед, и все трое медленно пошли по тротуару в сторону площади, где Сильвестр запарковал свой «опель».

— Архитектор, кстати, тоже умотал с утра… Дочь повезли в Бордо, — сказал Сильвестр. — Он заходил к тебе. Да ты уехал. Он что-то хотел у тебя попросить. Не помню что…

— Знаешь что, приходи-ка к нам ужинать, — предложил Петр. — Мы с Луизой сегодня сами по себе. Часам к восьми, а хочешь — раньше…

Сильвестр поднял протрезвевший взгляд, распахнул переднюю дверцу «опеля», сел в машину и пробурчал:

— Спасибо. Приду. Только мне жутко хочется выпить…

Было уже за полночь. Сильвестр, сильно подвыпивший, отчего настроение у него всегда шло резко на спад, ушел к себе.

Остаток вечера проходил у распахнутого окна. Ветер вносил из сада свежесть осенней ночи. Становилось прохладно. Но закрывать окно не хотелось. И Петр решил заняться камином.

Луиза полулежала на диване и шуршала журналом, поигрывая в воздухе босыми ногами, а он, отмерив себе третью за вечер порцию арманьяка, перебирал газеты.

— Пэ, я могу задать тебе один вопрос?.. Вопрос не совсем приличный. Поэтому я предпочитаю спросить у тебя разрешения.

— Конечно, можешь.

— Я тебе безразлична как женщина?

Петр оторвал глаза от газеты и переспросил:

— Как кто, прости?

— Я спрашиваю, у тебя не бывает… иногда… влечения ко мне как к женщине?

Петр отложил очки в сторону, откинулся в кресле и глухим голосом пристыдил:

— Луиза, ну как можно так дурачиться? Понимаешь ли ты, что делаешь?

— Я не дурачусь, — сказала она, уставив на него прямой, какой-то беспощадный взгляд.

— Прошу тебя… Встань на мое место.

— Значит, в точку… Ах, какой же ты лицемер! Как все…

Он следил за ней, смотрел на нее в упор и от растерянности не знал, что сказать.

— Да-да, милый дядя. Ты бы видел свою мину!

— Луиза… Мне ужасно неприятно всё это, — произнес он через силу.

— А я уверена, что наоборот, — бросила она и, уткнув лицо в журнал, добавила: — Ты ведь прекрасно понимаешь, что мне не пять лет.

— Ты тоже должна понимать, что мне не двадцать пять. Я, в сущности, собирался с тобой поговорить на эту тему, — сказал он, разведя руками, но вдруг замолчал.

Отшвырнув журнал, Луиза соскочила с дивана и с трагичным исступлением в лице унеслась наверх, где находилась ее спальня, гремя босыми ногами по лестнице…

Разговор был подытожен только утром. Шел проливной дождь. В саду стоял непроглядный мрак. Но, судя по просветлению над горизонтом, к обеду могло распогодиться.

Накрыв завтрак на столике возле дивана, с трудом приходя в себя после плохого сна, Петр сидел у окна и наблюдал за тем, как Луиза, еще не пришедшая в себя ото сна, хотя и успевшая умыться, вяло прихлебывала из чашки какао и крошила на скатерть поджаренный тост, измельчая его на мелкие кусочки. Он хотел было пуститься в обсуждение программы на день, но Луиза внезапно произнесла:

— Вот что, Пэ… Я не знаю, что ты себе думаешь, но мне всё это осточертело!

Ударив чашкой о стол, Луиза вдруг подошла к нему, на миг замерла в нерешительности, но затем села к нему на колени. Он попытался привстать, но замер и оставался неподвижен.

Не сводя с него помутневшего взгляда, Луиза медленно таяла в незнакомой ему, ожесточенной улыбке.

— Только без вранья… пожалуйста, — процедила она с презрением, вслед за чем, содрогнувшись всем телом, перевела дух и не своим голосом пролепетала: — Мы больше не будем друг другу врать… Дай мне слово, Пэ…

Он взял ее за талию. Поднеся к его губам холодную ладонь, словно опасаясь, что он начнет звать на помощь, Луиза стала срывать с себя одежду, тряся перед его лицом крохотной, высокой грудью с крупными, не детскими сосками.

Скованный внутренним оцепенением, Петр с машинальной медлительностью повиновался, помогал ей раздеваться, ни на секунду не переставая ужасаться тому, что видел и слышал. Больше всего его поразило то, что предстало его глазам слева в отражении оконной рамы: крупноголовый субъект с волосатой грудью держал у себя на коленях костлявую девушку-подростка со сползшими шерстяными чулками, вцепившись пятернями в ее белые ягодицы…