Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Де Мирмон, мой лекарь, — отпетый чудак, но добрый малый. Расхаживает в престранных английских туфлях. Рыжие, дешевые, с дырочками, но начищены всегда до блеска. А чего стоит его любовь к фортепьянным сонатам! Каждый раз, когда вхожу к нему, он вскакивает с кресла, чтобы убавить громкость (в рабочее время он слушает CD-диски прямо на компьютере, так, видимо, менее заметно для коллег), смотрит на меня такими глазами, будто я накрыл его с поличным. В отношениях со мной он, бедняга, проявляет осмотрительность. Трудно этого не замечать, как бы он ни был осторожен. Самодоволен, влюблен в свои запонки, в свою «благородную» профессию и, кажется, в секретаршу — в эту холодную статую с правильным греческим лицом и с несчастной, плотской улыбкой. А впрочем, не такой он простак, как я думал поначалу…

Вчера де Мирмон предложил мне, вполне по-дружески, не теряя надежды добиться доверия к себе, которого ему очень недостает, называть его просто Пьером — «раз уж мы тезки». Для убедительности он два раза подмигнул. Так, видимо, предписывают правила обращения с дебилами.

Кстати о лицах. Сегодня внезапно подумал о том, как иногда бывает кстати встретить на улице хорошее интересное лицо. При виде живого или просто красивого лица боль, ноющая внутри от изоляции, обязательно притупляется. Это происходит мгновенно, даже если знаешь, что видишь это лицо в первый и последний раз. Становится легче. Всё то, что минуту назад казалось запутанным и безысходным, вдруг обретает смысл и значимость. В нас всё же заложена какая-то «социальная программа». Как в противном случае объяснить тот факт, что нам всегда становится легче среди себе подобных? Несмотря на то, что именно в них причина большей части наших страданий…

3 ноября

Главная проблема существования даже в Боге не находит разрешения. Ах, прибежище мое и защита моя, зачем Тебе понадобилось даровать нам жизнь, в то же время приговорив нас к таким мучениям?

Если Он есть, то он не может быть к нам столь равнодушным. А если он не равнодушен к нам, то он не может попустительствовать такому количеству грязи, страдания, несовершенств, которыми мы окружены. Зачем Ему наши мучения, в таком количестве, ведь всё это выходит за рамки поучений?

Он сотворил не весь мир, а только часть его? Многое в окружающей нас действительности является не только творением рук его, но и князя мира сего? Этим и объясняются такие несовершенства, как беззащитность слабого перед хищником? Не мог же Он сам распорядиться о том, чтобы волк безнаказанно терзал ягненка, рвал его на части! А именно так это происходит на каждом шагу. Это одно из самых поразительных утверждений, приводимых в оправдание безгрешности творения мира Богом, которое мне когда-либо приходилось слышать. Здесь есть один парадокс. Кто же в таком случае сотворил князя мира сего? А если в момент творения Он не ведал, что творит, то почему позднее на князя мира сего не нашлось управы?

4 ноября

Солнечно. Синее, почти безоблачное небо. Сегодня совсем потеплело. С утра было 19 градусов. Утром почтальонша принесла письмо и очередную бандероль от Мари. В ней — опять книги. А в письмо она вложила страничку от моей матери. Мари недавно виделась с ней в Париже. Представляю, на что стали похожи их отношения с тех пор, как обе превратились в авторш, и им есть чем поделиться друг с другом! Мать жалеет, что наша встреча — она провела здесь час в середине октября — была столь «мимолетной», хочет опять приехать до рождественских праздников.

Думаю, что Мари начинает догадываться о том, что со мной «не всё так просто». Но поскольку до конца в своих догадках не уверена, она не знает, что делать, и предпочитает этот зыбкий статус-кво. Ее всегда отличала какая-то не людская интуиция, и я всегда недооценивал в ней этого редкого достоинства.

Письма от Мари приходят почти каждую неделю. Она пишет мне как «нормальному». Для обозначения того переломного момента, когда я покончил со старым, она прибегает к расплывчатому обстоятельству времени: «до твоего уединения». В нашу последнюю встречу, внимательно приглядываясь ко мне, Мари сказала, что в следующий раз непременно хочет навестить меня с дочерью. Я промолчал, проглотил… Она отвела взгляд. Но кажется, поняла меня.

Ее романы продолжают выходить один за другим. Тиражи вроде бы расходятся. Но трудно не замечать, что она не чувствует себя счастливее. Скорее наоборот. Ожидала, как все, другого — нового круга общения, новых друзей, новой жизни? А в результате оказалась в еще большей изоляции, чем прежде. Но и в самом деле, кому она нужна, когда есть ее книги? Такое происходит часто. Жалко ее. Мари этого не заслужила…

после обеда