Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Мари Брэйзиер находилась в Тулоне уже почти неделю. Во Францию она вернулась неожиданно для себя, раньше намеченного срока. Она и сама не знала, каким образом заметка в местной американской газете о пожарах на юге Франции, на которую она случайно наткнулась, сидя в пляжном кафе, могла подтолкнуть ее к принятию решения. Но она словно очнулась. В один миг Мари вдруг осознала, что провела вне дома почти четыре месяца. К тому же вилла под Мельбурном, которую на время предоставили ей друзья, с конца июня должна была перейти в пользование родственникам хозяев, и ей пришлось бы искать себе другое жилье…

Собравшись за один вечер, Мари с утра пораньше объехала всех знакомых, чтобы попрощаться, и уже в обед вылетела в Нью-Йорк, где ей предстояла пересадка на парижский рейс: прямого рейса ни из Майами, ни из Нью-Йорка в Марсель не оказалось.

Звонить дочери из Парижа во время пересадки Мари не стала: одного часа всё равно бы не хватило, чтобы увидеться. Предупреждать мужа о возвращении домой ей тоже не хотелось, хотя что-то и подталкивало позвонить ему еще в Нью-Йорке, пока она ждала, когда объявят посадку. А затем чувство неизвестности, мучившее ее всю дорогу, уступило место прежней, хотя и притупившейся горечи. И вместо дочери, уже перед тем, как подняться на борт самолета, вылетающего в Тулон, она позвонила мужу и известила его о своем возвращении…

В голове стояла прежняя путаница. Всё опять казалось сотканным из одних противоречий. От мысли, что приходится возвращаться к разбитому корыту, на сердце у Мари немело. Состояние внутреннего разброда и неуверенности в себе ненадолго оставляло ее, когда она заставляла себя думать о детях или о том, как быстро и, если рассудить, впустую пролетели эти месяцы. А затем всё та же неуверенность, всё тот же панический страх вновь в себе запутаться настигали ее с какой-то другой, неожиданной стороны и опять подчиняли себе все ее мысли и чувства.

Мрачный сплин оставил ее уже в Тулоне, когда, выйдя в зал прилета, она увидела в группе встречающих круглое, озаренное радостной улыбкой лицо филиппинца Тома, прислуживающего у них по дому вместе с женой. Низкорослый Том подлетел к ее тележке, схватил чемодан и, немо сияя, повел ее чуть ли не бегом к машине.

Уже через минуту за окнами поплыли знакомые окрестности. Вскоре машину вынесло на плавный съезд с дороги. Замелькали перекрестки знакомых улиц, и сразу потянулась тенистая аллея, выводившая к родной ограде с кипарисами, за которой всё пестрело от цветущих флоксов и высился исполинский платан, издали похожий на слона с поднятым хоботом, а за «слоном» была видна распахнутая на улицу, утопающая в бархатно-черном сумраке парка веранда родного дома.

Внутреннюю сумятицу вдруг сняло как рукой. Чувство беспокойства растворилось в ватном дурмане усталости — той усталости, которая валит с ног только по возвращении к себе домой…

На улице показался Арсен. Еще издали он поразил ее своим невзрачным, каким-то нелепым видом. Наугад ступая по траве, муж пересек газон и застыл на месте, посреди аллеи, уставив на нее вопросительный взгляд. И он не смог побороть улыбку. Хотя чувствовалось, не знает, радоваться ему или плакать.

Мари выбралась из машины и подошла к мужу. Пряча в кулаке недокуренную, дымящуюся сигару, тот четыре раза прильнул к ней щекой и вымолвил:

— Ну вот и слава богу.

Заметно похудевший, с мягким морским загаром, муж был одет во всё вечернее, но плохо выбрит. И этот нетипичный для него, в глаза бросавшийся контраст заставил Мари подумать о том, что в ее отсутствие произошли какие-то перемены.

На улицу вылетела жена Тома, миниатюрная, хорошенькая азиатка, как всегда в белом фартуке и в белых кроссовках. Ликующе переминаясь на месте и едва не кланяясь хозяйке, она порывалась что-то сказать, но была слишком переполнена эмоциями или просто не знала, как лучше обратиться — «мадам», как было заведено, или всё же по имени. Том хотел отогнать машину под навес, и служанка, его жена, перехватив из рук Арсена чемодан, поволокла его ко входу.

Дома всё сверкало от чистоты. Стоял легкий запах цветов. Пышный букет, собранный из садовых роз и частично из полевых цветов, возвышался на столе в хрустальной вазе. Насчет перемен Мари ошибалась ненамного: всё было по-прежнему. Только стены в гостиной и на кухне слегка изменили цвет, их перекрасили. Давал знать о себе и ремонт, сделанный на ее половине. Вещи после ремонта были разложены по своим местам с такой тщательностью, что это придавало комнатам голый, нежилой вид. В ее спальне всё оставалось как в день ее отъезда.