Звёздная Пыль

Диего не успевает опомниться и даже толком рассмотреть несущийся на него вихрь, когда его шею обвивают тонкие руки – таким родным, хорошо знакомым и почти забытым жестом. Он едва не теряет равновесие, обнимая в ответ свою потерянную и найденную подругу. Говорят, мужчины не плачут, но Диего совершенно об этом не думает, не стесняясь слёз радости, облегчения и страха от того, что всё это может оказаться иллюзией.

Она плачет тоже – он понимает это по тому, как вздрагивает под его широкой ладонью её спина и по тому, как его рубашка насквозь промокает в районе плеча. Это объятие длится довольно долго, прежде чем Диего отстраняет от себя Марикету, чтобы внимательно на неё посмотреть, чтобы убедиться, что она невредима, чтобы осознать, что это действительно она.

– Ты… Мари… Невероятно, – выдыхает он.

Невероятно. Всё невероятно, начиная с самого факта её присутствия в этой комнате и заканчивая её внешним видом. Чёрт, единственная фотография Мари, которая у него могла бы быть, исчезла вместе с ней – тот полароидный снимок, который они сделали в последний день на острове. И хотя время стёрло из памяти детали, Диего казалось, что он помнит отдельные черты Мари достаточно хорошо. И всё-таки, когда он пытался представить её портрет, картинка не складывалась. Он видел картины, которые рисовала Куинн – много картин, на которых она изображала остров – но даже там лицо Мари выглядело так, словно у Куинни тоже проблемы с памятью.

И правда состояла в том, что сам Диего не был уверен в подлинности своих воспоминаний.

Иногда ему казалось, что он сам придумал Мари. Он относился к ней, как к любимой старшей сестре, даром что у него никогда не было таких близких отношений ни с кем из его собственной семьи. Но тем не менее, после возвращения с острова, когда каждый из друзей по-своему оплакивал утрату, Вэйрин попросил его рассказать побольше о Мари.

– Ты никогда не говорил, как вы познакомились, – заметил тогда Вэйрин. Диего открыл рот, чтобы поведать эту восхитительную историю. И не сумел издать ни звука. – Я понимаю, тебе должно быть больно сейчас говорить об этом, – спохватился Вэйрин. – Оставим до лучших времён, да?

Диего тогда смог только кивнуть. А спустя месяц обратился к Алистеру.

Чёрт, если так подумать, Алистер очень многое сделал для каждого из них. Начиная с суда над Эвереттом Рурком, на котором Ал выступал главным обвинителем, заканчивая тем, что он сумел в конечном итоге отсудить у собственного создателя все права владения «Rourke Industries». И именно этот факт помог Диего получить доступ ко всем возможным базам данных (правда, потом выяснилось, что Зара уже успела наложить на них лапы, вот только тогда она об этом никому не сказала). И то, что Диего разузнал, можно было смело умножать на ноль – результат бы не изменился. Никакой Марикеты Фэй, кажется, никогда не существовало – ни в списках студентов Хартфилда, ни в данных о переписи населения в Огайо, да во всех Соединённых Штатах просто, блядь, не было ни одной чёртовой Марикеты, уж тем более такой, которая носила бы фамилию Фэй и дурацкое второе имя Наоми. Он даже перерыл данные обо всех, родившихся на территории штата Огайо первого января девяносто шестого, и ничерта не нашёл.

И тогда Диего впервые решил, что этого всего не было. Не существовало Марикеты, не существовало его лучшего друга, его сестры, его самого близкого – ладно, допустим, после Вэйрина – человека. И вот теперь они больше не на Ла-Уэрте, и это не игра воображения и не иллюзия, она живая, самая настоящая, и слёзы, которые продолжают литься из её глаз, тоже настоящие.

– Мне страшно, – вдруг всхлипывает Мари, утыкаясь лбом в его плечо.

– Тише, малышка, – поглаживая волосы подруги, шепчет Диего. – Тише. Я рядом.

Диего смотрит поверх головы Мари – ловит ревнивый взгляд Джейка. Честное слово, Майку надо бы надрать зад за эту самодеятельность, хотя Диего и понимает, что удержать Маккензи на расстоянии от Марикеты смогут только высшие силы. И это, блин, проблема: как для самого Джейка, так и для Мари.

Диего мягко отстраняет её от себя и усаживает на диван. Мишель тут же протягивает ей стакан воды, и Мари с благодарностью кивает. Такая она… смешная. Заплаканная, взъерошенная. Вот что-что, а Марикета никогда не была из тех девушек, которые умеют красиво плакать – в отличие от той же Мишель, которую не портили даже дорожки размазавшейся туши, потому что слёзы придавали её голубым глазам особый блеск. А у Мари лицо и шея покрывается пятнами, нос распухает, особенно когда она так забавно шмыгает. И до чего это неуместно – то, что ему хочется смеяться, глядя, как она ревёт в три ручья.

Диего вылавливает краем глаза момент, когда Шон кладёт руку на плечо Джейка, дёрнувшегося в сторону Мари. А Мари постепенно успокаивается, поднимая опухшие глаза на лучшего друга, и в этот миг Диего становится страшно.