– В каком смысле «всегда помогало»? – интересуется Мари, чувствуя, как самообладание возвращается с каждым глубоким вдохом.
– Это было моё любимое занятие на Ла-Уэрте, – смеётся Эстелла, – напиваться и слушать, как вы обсуждаете мужиков.
– Только слушать? – вскидывает брови Эмили, и Эстелла заливается краской.
– Да, я типа… Ну, не особо мне было, чем самой делиться, – бормочет она. – Итак, нужны ещё шоты.
– Новая игра! – объявляет Мишель, когда Эстелла возвращается от барной стойки с закупоренной бутылкой текилы. – Раунд – один факт о личной жизни. Эх, жаль, нет Грейс, она всегда такими подробностями делится…
– Кто? Грейс? – смеётся Эмили. – Не помню такого…
– Меньше рома надо в себя вливать, – нравоучительно произносит Куинн, пьяно икая.
– Да уж, – протягивает Зара, разливая текилу по рюмкам, – кто бы мог подумать, что малышка Грейси и этот придурок Алистер… М-да.
– Эй, – обиженно хмурится Эстелла, – Алистер не придурок. То есть, конечно, он придурок, но только я могу его так называть, ясно?
– Ах да, – всплескивает руками Зара, – на правах сестры, не так ли?
– Сестры? – ошарашенно переспрашивает Мари. – Алистер – твой брат?
– В некотором роде, – кивает Эстелла, и тут же торопливо добавляет: – Я имею в виду, он мой сводный брат. Рурк – мой папашка. Папашка, – она икает, – промокашка.
– Мы собирались поговорить о чём-то другом, – напоминает Мишель, – ладно, я начну. У Шона фетиш на мои медицинские халаты. И, когда мне что-то надо… Ну вы поняли, – она хихикает, – с другой стороны, когда я вижу его в футбольной форме… Это просто нечто.
– Понимаю, – кивает Зара, снова разливая текилу, – игры с переодеванием. Наша тема.
– Правда? – хохочет Куинн.
– О да, – Зара обнажает белые зубы в улыбке, – на прошлогодний КомикКон я оделась Кенной Рис из сериала «Пламя и Корона», и больше я вам ничего не скажу, кроме того, что это был просто потрясающий трах.
– Прямо на КомикКоне? – невинно уточняет Эмили.
– О’Малли, если ты не в курсе, там есть туалеты.
Эмили дует губы.
– Никогда не занималась любовью в туалете, – фыркает она. – Хотя, когда у меня получается ездить с Раджем на съёмки, я добавляю на свою карту всё новые и новые метки… Но я должна отметить, что мне очень понравилось на Ла-Уэрте. Там же столько неперетраханных мест!
– О, Мари об этом знает всё, – хихикает Куинни.
– Я знаю? – вскидывает брови Марикета. – А, ты имеешь в виду…
– Маккензи, – фыркает Эстелла, – рядом с вами же находиться было невозможно. Кстати, ты ещё не вспомнила все грязные детали?
– Всё-то она вспомнила, – ворчит Зара, – когда я за ней зашла, её труханы были не на ней.
Марикета отчаянно краснеет.
– М-мы… Я… Нет, я не сказала бы, что вспомнила, просто… Он… Знаете…
– Знаем, – покровительственно похлопывая подругу по руке, кивает Мишель, – просто мне интересно другое. Как начёт телесной памяти? Когда вы занимались сексом, ты что-то почувствовала? Я имею в виду не в этом смысле, – она внезапно принимается хохотать, – в этом смысле, думаю, проблем не было.
– Хорошо, что в твоей гостинице хорошая звукоизоляция, Куинн, – бормочет Зара, – я, типа, скучала по тебе, Мари, но не по тому, как ты орёшь, словно драная кошка, – она кривит лицо и старательно и достаточно громко, чтобы немногие другие посетители бара обратили внимание, передразнивает: – «Ах, Джейк, да, Джейк, Боже, блядь, ещё, ах, да, я сейчас… О да!»
Марикета прижимает ладони к пылающим щекам.
– Спасибо за наглядную демонстрацию, – шипит она.
– Всегда пожалуйста, – кивает Зара.
– А что, было вполне похоже, – смеётся Куинни, – но Мишель задала интересный вопрос. Мари?
Она качает головой. Что ответить? Какая телесная память, о чём вообще говорит Мишель? Нет, в самом деле, не признаваться же девочкам, что выкрикивать имя Джейка было правильно и естественно, что каждый его поцелуй кажется лучше предыдущего, и что она готова поклясться, что до этого целовала его тысячи раз? Не говорить же, что она действительно хочет вспомнить все «грязные детали», о которых спросила Эстелла? Не рассказывать же, что Джейк, очевидно, очень хорошо её знает – то, что он делал, и то, как, было не просто хорошо – это было так, словно он мог читать её мысли, словно он знаком с каждой её чувствительной точкой и наверняка уверен в том, как довести её до безумия…
Нет, она, конечно, пьяна, но не настолько.
– Мы не занимались сексом, – наконец, говорит она.
– И только что я серьёзно разочаровалась в Маккензи, – заключает Эстелла.
– Да ладно тебе врать, сучка, – фыркает Зара, – я видела твои труханы на кресле.
– Ну, мы… – Мари опрокидывает в себя стопку текилы. – Возможно, мы занимались… Всякой ерундой.
– О, да, детка, – хохочет Эмили. – От ерунды не краснеют, как девственница в лунную ночь.
– Слушай, О’Малли, – Мишель невинно вскидывает брови, – что это за ирландское дерьмо про лунные ночи?
– Завали, Миш, – отмахивается Эмили, – так что, Мари? Какой ерундой вы занимались?
– Я ничего не скажу, – бормочет Марикета, – это очень личное.
– Вот хрень, – фыркает Эстелла, – я знала, что у них не найдётся столько текилы, чтобы она раскололась. Надо было жрать ром.