Звёздный двойник

Львиную долю времени отнимали репетиции, а что оставалось — шло на поддержку и уточнение внешности. Я добавил недостающие родинки, кропотливо наводил морщинки, сверял оттенок «полупрозрачного» по колориметру и укладывал электрощёткой остатки волос. Сложновато потом будет вернуть прежний вид, но надёжность грима того стоит. Даже ацетоном не смыть, не говоря уж о всяких там салфетках и носовых платках. Я и шрам на «нужную» ногу нанёс, по фото из истории болезни, что мне дал Чапек. Если б у Бонфорта была жена, или, скажем, любовница, она вряд ли смогла бы наверняка сказать, кто же из нас — настоящий. Повозиться, конечно, пришлось, зато о гриме можно было больше не заботиться и заниматься другими не менее важными делами.

Почти весь перелёт я старался вникнуть в то, о чём думал Бонфорт, во что он верил — то есть, в политику Партии Экспансионистов. Да он, можно сказать, сам был Партией Экспансионистов! Не просто выдающимся её деятелем, но — основоположником и духовным отцом. На заре существования партия была лишь движением «Наша Ноша» — сущим винегретом из самых разноцветных группировок, объединённых одним пониманием того, что «государственные границы» в космосе очень скоро станут весьма щекотливым вопросом для будущности всего человечества. Бонфорт чётко определил курс и партийную этику; он заявил, что свобода и равноправие важнее даже флага Империи и не уставал повторять, что человечество не должно забывать об ошибках европейцев в Азии и Африке.

Но одной вещью я был просто ошарашен: оказывается, на первых порах Партия Экспансионистов в точности повторяла политику сегодняшней ПЧ! Я в таких вещах ничего не понимаю; мне и невдомёк было, что политика партии с возрастом меняется зачастую сильнее, чем люди, — до полной неузнаваемости! Правда, краем уха я слыхал, будто Партия Человечества начиналась, как ответвление движения Экспансионистов, но никогда над этим не раздумывал. Однако, по зрелом размышлении, это неизбежно. Недальновидные течения затерялись со временем в недрах Истории, когда не смогли больше выдвигать достойных кандидатов, и единственное, шедшее по верному пути, просто обязано было разделиться на два потока…

Извините, отвлёкся. Так вот, моё политическое образование не развивалось так же последовательно. Почина ради я старался лишь усвоить побольше выражений и фраз Бонфорта. По дороге на Марс я занимался, по существу, тем же, но тогда я усваивал, как он говорит, а теперь — что.

Бонфорт принадлежал к ораторам классической школы, но в споре отпускал иногда замечания — ядовитее купороса. Вот, например, выступление в Новом Париже; это когда поднялся гвалт вокруг договора с Гнёздами Марса — так называемого Соглашения Тихо[24]. Бонфорту удалось тогда провести его через ВА, но обстановка так обострилась, что вотум доверия был проигран и кресло премьер-министра пришлось освободить. Но как бы то ни было, Кирога не осмелился впоследствии денонсировать договор!

Речь ту я слушал с особым интересом — Соглашение Тихо в своё время сильно раздражало меня. Мысль о том, что марсиане должны пользоваться на Земле теми же правами, что и люди на Марсе, была для меня совершеннейшей чушью — до визита в Гнездо Кккаха.

Бонфорт на экране раздражённо гудел:

— Мой почтенный оппонент, возможно, знает, что девиз так называемой Партии Человечества — Да будут люди править людьми во имя людей! — не что иное, как бессмертные слова Линкольна, переиначенные для нужд современности[25]. Но он явно не видит того, что — хоть голос и остаётся голосом Авраама — рука оказывается рукой Ку-Клукс-Клана![26] Ведь истинное значение этого, на первый взгляд невинного, лозунга — Да будут люди править везде и всеми во имя превилегированной верхушки!

Но, возразит мой почтенный оппонент, сам Бог велел человеку нести по Галактике светоч знания и осчастливить тамошних дикарей благами нашей цивилизации! Нет! Это, знаете ли, социологическая школа дядюшки Римуса[27]: Холосый чехномазий петь о бозественном, а ста'ый Масса всем таким любить! Весьма умилительная картинка, только жаль — рама маловата! Не уместились в ней ни кнут, ни колодки, ни лицевой счёт «старого Массы»!

Я понял, что становлюсь если и не экспансионистом, то на худой конец — бонфортистом. Не то, чтобы он брал логикой — на мой взгляд, как раз логики ему порой недоставало — моё сознание настроено было на восприятие. Я очень хотел понять суть его убеждённости и проникнуться его мыслями так, чтобы готовая фраза, едва понадобится, сама слетала с языка.

Без сомнения, Бонфорт чётко знает, чего хочет и — что встречается очень редко — почему хочет именно этого. Сей факт невольно производил громадное впечатление и побуждал к анализу собственных жизненных ценностей. Во что же я верю и чем живу?