Звонарь

Что, если один из них будет могилой для его тела? Да! Он выберет один из больших колоколов. На самом дне их есть кольцо, к которому привязан язык. Он прикрепит к нему короткую веревку и исчезнет в темной бездне. Его труп долго не найдут – может быть, никогда не найдут. Он почувствовал себя счастливым при мысли, что умрет в одном из любимых своих колоколов.

Но какой он выберет? Большие колокола висели на последнем этаже, куда вела лесенка, состоявшая из тринадцати ступенек. Он подумал о роковом значении этого числа и, не колеблясь больше, решительно подошел к ним – к числу, таившему в себе смерть. Он заторопился. Появились большие колокола. Они возвышались, содрогаясь, со слабым гулом. Борлюйт увидел колокол Соблазна. Он взглянул на него, как на свою совесть. Этот колокол был грехом среди колоколов и грехом его жизни. Послушавшись его, он подбил себя. Он поддался искушениям плоти, власти женщины. Он любил тела женщин вместо того, чтоб любить только город. За эту измену он не увидит завершения своей мечты в минуту смерти. Он вспомнил о предсмертном экстазе Ван Гуля: «Они прозвонили!» Он не увидит осуществленной красоты Брюгге, потому что отклонялся от своей цели. Это случилось по вине бесстыдного колокола, всегда его преследовавшего. И в этот момент он призывал его. Он хотел еще раз искусить его самым страшным соблазном: веревка подобна любовнице, она убивает сладострастно – пусть он умрет под бронзовой одеждой, слившись с оргией…

Борлюйт отшатнулся от него с ужасом.

Величавый колокол, звонивший часы, висел немного дальше – огромная, мрачная бездна, которая поглотит все. Он поспешно стал приготовляться к совершению казни над самим собой, спокойный, думая о Боге.

Он исчез под колоколом, как исчезает пламя, когда оно погаснет.

* * *

В этот день, на другой день и во все последующие дни колокола звонили, автоматически воспроизводили музыку гимнов, били часы, бросали звуки в воздух, обвивали гирляндами грусти благородные души, старые коньки крыш, белые шеи лебедей, и никто в неблагодарном городе не почувствовал, что с этих пор в колоколах была душа.