Звоны Второго Иерусалима

— «Скользкий, тип, — говорил я брату о Черном. — Учились, в Глуховском пединституте, вместе, с альфа-сексотом». — «Помныш, Вытю Прокоповыча? Мого кума? Получайе пэнсию, бо обморозыв ноги». — «Академика? — конечно! — говорю я. — Окончил сельскохозяйственную академию. Служит шутом-гороховым при местном Доне Карлеоне. С коммунистическим приветом в голове. Отец его, кстати, был коммунистом?». — «Олэксий Прокоповыч, нэ був коммунистом, — объясняет братец. — Вын був в плену, розносыв дрова в Берлини. Его б, в партию, николы нэ взялы». — «Шик бы дал рекомендацию — забрали б. Отец Шика, при немецкой оккупации, старостой колхозного двора выслуживался! Строил III Рейх. И, что? Стал основателем династии сексотов. Внук окончил институт по квоте с органов, чтоб влезть в хозяйственную номенклатуру. Помню, в редакции районной газеты, мне советовали взять интервью у этого сексота (единственно возможная рекомендация). Пришлось расстаться с мечтами о сельской журналистике.

В самом конце зимы, в брата, возможно, брезжила призрачная надежда вернуться в родное село.

Он истово защищал Бар…ва (Шика) в словесных перепалках со мною, уверяя меня, что этот Дон Карлеоне — не сексот, не мафиози, и, совсем, не красный барон.

Мне надоел, этот телефонный марафон.

«Ты помнишь, как приходилось жить нам с матерью?» — поинтересовался, однажды, у брата. — «Помню», — отвечает он. — «У нас, с матерью, сильно протекала крыша, — напомнил я: — На своем чердаке, я расставлял посуду, чтоб во время ливня вода не лилась прямо на головы. Твоя мать болела, и переживала за тебя. Меня это сильно расстраивало. Ведь у тебя был дешевый шифер, который стоил «баснословные» деньги (когда пришлось покупать). Ты же, свой шифер, демонстративно, отдал Шику. За это, тебя, якобы, восстановили в школе». — «Яка то була школа? — оправдывается брат. — Платылы копийки…» — «Тридцать серебрянников?» — пытаюсь уточнять. — «Для чого, ты так?» — обиженно, спросил брат. — А, что ты хотел услышать?». — Брат, ненадолго, прерывает перепалку. — «Не давы на психику, а то я пэрэстану звоныть». — «Это — угроза? Пошел ты…»

5

Революционная зима, выдалась теплой и бесснежной. В январе — пошел дождь.

Начавшееся в ноябре противостояние украинцев на Майдане, разгоралось с любой попыткой приспешников Кремля, подавить его своей чрезмерной жестокостью. На всякое действие сатрапа Януковича, собравшийся народ отвечает активным противодействием.

Кремль просчитался, не разглядев в «мягком и покладистом» характере украинца, вызревший бунт нового поколения патриотов.

Ставленники Москвы не оправдывали вложенных в них огромных средств, и надежд на восстановление любимой империи в границах ХVIII века. Оказалось, что в украинцев, уже невозможно отобрать обретенную свободу.

За Европейской площадью пылал костер, сложенный из шин. Черный дым и сажа окрашивала стены домов в Музейном переулке и колоннаду стадиона имени Лобановского.

Гарью была повита центральная часть Киева, и все прилегающие к ней улицы. Легкие вольно дышали этим едким запахом свободы.

Я не упускаю малейшей возможности, окунуться с головой в это противостояние.

…Мне всегда нравились пешие похождения по центру украинской столицы: во времена своей учебы в геологоразведочном техникуме (в конце 70-х), в самом начале 90-х, когда я начал печататься на улице Саксаганского, в дни «Оранжевой революции», и, сейчас, уже около десятка лет проживая, в ближайшем столичном пригороде.

Когда-то, на этом месте, под сенью изваяния Владимира Ильича (на площади Октябрьской революции), предпочитали прогулки многие киевляне и гости столицы, отдыхая на граните, у каскада водопадов. Время «развитого социализма», в эпохе «брежневского застоя», оставило в памяти неизгладимые впечатления, какой-то опрятной бедности.

До сих пор, ощущалось доминирование московской метрополии. В архитектуру застроек, — как и во весь Крещатик! — экстраполировалась закрепощенная душа украинцев.

К чему эта, навязанная Киеву, — «матери городов русских», — унизительная форма сталинского ампира?..

С обретением Украиной независимости, Крещатик, как центр европейской столицы, должен был стать примером раскрепощения. Здесь же, норовят сохранить архитектурное раболепие. Присмотрелись бы, как здорово похорошел Майдан, когда «Глобус» заменил его внутреннюю сущность, несмотря на шипенье откровенных сталинистов.

Здесь, я выступаю непримиримым перфекционистом. Центр европейской столицы должен самосовершенствоваться, прорываясь наружу красотой души украинца.