Звук, который ты захочешь услышать

Иохель первым делом пошел к тому самому дровяному сараю, о котором говорил Сидор. Подсвечивая фонариком, он осмотрел всё вокруг, нашел место схватки и подобрал кепку Синицына, найденную у забора, но больше ничего и никого не обнаружил, кроме следов того, что тело, похоже, сначала волочили, потом, наверное, взвалили на спину и унесли (и хорошо, никого хоронить не надо).

Дворник Павел, щуплый айсор с густой окладистой бородой, живущий в полуподвале в первом подъезде, открыл дверь на первый же стук, будто ждал сигнала под дверью. Поцокав языком после известия о нападении на Сидора, молча взял двести рублей, дал наставление жене немедленно и тщательно убрать лестницу.

— Вы, Иохель Моисеевич, не беспокойтесь, сделаем как надо. Видел я, крутились тут чужие. Найдем.

* * *

Едва входная дверь хлопнула за доктором, Полина подошла к Синицыну.

— Ты, старый, не притворяйся, я же вижу, глаза дергаются. Знаю, плохо тебе, но я всё равно скажу. Лучше раньше чем позже. Не знаю, что там у вас за игры в казаков-разбойников, кто куда какую почту носит, это ваши мужские дела. Но если из-за тебя с ним хоть что-то случится, ты лучше сам умри, пока я до тебя не доберусь. Ты меня понял, Сидор Иванович?

Синицын открыл глаза и посмотрел на Полину.

— Вот, значит, как, — заплетающимся после морфия [3] языком сказал он. — Вроде не брешешь, вижу… Что ж, Полина Михайловна, значит, споемся. Потому что если ты его собираешься обмануть или еще что придумать, по вашей бабьей натуре… а ему хреново будет, то я тебя везде достану. Будем дружить, да? А сейчас помоги-ка мне до кровати добраться, спать буду.

* * *

— Ты знаешь, я у тебя нашла зеленый чай. Будешь? Я заварила. Мы в Харбине когда жили, нянька нас им поила, говорила, что он полезный. А в Москве ни разу не видела. Ты где взял?

Полина сидела на кухне, где не осталось и следа от временно развернутой операционной, только вымытые инструменты горкой лежали на полотенце, да открытый саквояж сиротливо стоял у стены.

На столе, застеленном чистой льняной скатертью с вышитыми красными петухами [4] стояли фарфоровые чашки с неизвестными науке цветочками и золотыми ободками (Синицын притащил, эстет, поповский фарфор, как же) и заварочный чайник из того же сервиза, из которого тонкой струйкой струился пар.

— Варенье будешь? Я нашла вишневое и крыжовенное. Мне крыжовенное больше нравится. А тебе? Вот балда, а на стол поставить забыла.

Она вскочила и пошла за вареньем (всё еще одетая только в рубаху Иохеля).

— У тебя очень красивые ноги, — заметил, любуясь, он.

— Только сейчас заметил? — улыбнулась Полина.

— Заметил давно, сказал сейчас. Ты извини, что так вышло, отдохнуть тебе не дали.

— Эх, доктор, — она поставила розетки с вареньем и прижала его голову к груди. — Да я с тобой хоть куда, пойми ты. Придется тебе, Гляуберзонас, со мной теперь. Я, конечно, девка немолодая уже, четвертый десяток пошел, характер у меня вредный временами бывает, а временами еще хуже, и, может, и не надо говорить такое на втором свидании. Я от тебя теперь не отсохну. Как тебе такое?

— Какое? Что четвертый десяток или что характер вредный? Так и мне не восемнадцать, а вредный характер — это ты еще с Марией Ароновной, матушкой моей, не знакома. Если ты со мной — так и я с тобой. И мне это, скажу я тебе, очень нравиться. Ладно, давай пить чай. Пойду завтра с утра, хотя нет, сегодня уже, искать гранатовый сок и говяжью печень. С костюмом, наверное, придется повременить.

— Зачем временить? Мерки я с тебя и дома сниму, а выбрать материал ты, надеюсь, мне доверишь, — сказала Полина, разливая чай из заварника.

— Одной заботой меньше, — сказал Иохель, пододвигая варенье ближе к Полине. — Бери крыжовенное, ты же хотела.

— Вкусное, — она облизала ложечку, — где взял?

— Синицын от мамы из Арзамаса привез. Так что тебе хватит, у нас много.

— М-м-м, это хорошее предложение. А то у папы на даче крыжовник растет, но на варенье сил не хватает, мы его так съедаем, с куста. Так что спасибо твоей маме. Пойдем спать, Иохель, утром ведь точно, на работу идти, а мы тут сидим, чаи гоняем, — она встала и, наклонившись через стол, поцеловала его.

— Пойдем, — он допил чай и пошел за Полиной в спальню.

* * *

Утром, проводив Полину (цветы у тебя постоят, ладно? я после работы домой, переодеться и с собой кое-что взять, потом к тебе, ты не против? ой, варенье, спасибо, я на работе чай попью! встречать не надо, дорогу запомнила, жди), Иохель пошел делать Синицыну перевязку, но в дверь постучали. Посмотрев в глазок, он увидел переминающегося с ноги на ногу дворника.

— Доброе утро, Павел, заходи, — сказал он, открывая дверь.

— И Вам доброго утра, Иохель Моисеевич, — ответил дворник. — Я вот, зашел Сидора Ивановича проведать, узнать о его здоровье.

— Да заходи, не стой, — сказал Иохель, — здесь поговорим. Он спит еще, наверное.

— Не сплю я, — отозвался из своей спальни Синицын. — Заходите.

— Здравствуйте, Сидор Иванович, — сказал дворник, сняв калоши и проходя в комнату. Как здоровье?

— Ничего, выберемся. Рассказывай, что там? — оторвав голову от подушки, спросил Синицын.