Звук, который ты захочешь услышать

Сидор так и остался стоять, смущенно улыбаясь и потирая щеку. Полина, выходя, обернулась и улыбнулась ему.

— Пусть у Вас всё будет хорошо. Я буду скучать.

Уже на улице, когда выбрали, в какую сторону идти на прогулку (пройти по Метростроевской и вернуться по Кропоткинской**, или наоборот), она задумчиво сказала:

— Может, ко мне теперь переедем? И до работы ближе, и убираться меньше. Я как представлю, что эти хоромы мыть, мне плохо становится сразу. Ёша, вот зачем ты меня на Метростроевскую тащишь? Я же говорила: начнем с Кропоткинской.

— Начать с Метростроевской тоже ты предлагала. В любом случае дойдем до музея, посмотрим на пустырь — и вернемся назад. А насчет переезда, — Иохель задумался, — мне всё равно где с тобой быть: здесь, там, еще где-то. Конечно, с Сидором удобнее, он способен сделать существование комфортным в любых условиях. И я не думаю, что это надолго. Наверное, очень скоро мы снова будем наслаждаться сваренным им кофе и всякими вкусностями.

— Это ты почему так решил? — заинтересованно спросила Полина. — Может, он с этой Верой Тимофеевной сойдется и будет жить долго и счастливо?

— Сколько лет Сидору? — в лучших национальных традициях ответил вопросом на вопрос Иохель, правда, сам же и ответил: — Пятьдесят шесть. Сколько раз в своей жизни он был женат? Ни разу. Когда мы с ним познакомились, ему пятьдесят уже исполнилось. После войны он жил один более трех лет. И ничего. Ты думаешь, у него не было предложений? У нестарого еще мужика, который всего лишь пальцы на ноге потерял? Да к тому же рукастого и недурного собой? Да в Арзамасе, небось, за него вдовы друг другу волосы выдергивали, и не один раз. И ничего. Остался Сидор холостым.

— А до войны? Была у него семья? — спросила Полина. — Ведь и правда, симпатичный дядечка, в молодости, наверное, красивым был. Его год рождения и в Империалистическую воевал, и в Гражданскую, мужчины и тогда в большом дефиците были, он и в молодости не должен был без внимания остаться. Слушай, а может он, это, ну… женщин не любит?

— Конечно, а Вера Тимофеевна — его замаскированный любовник, — засмеялся Иохель. — Нет, женщины у него были, и не одна. А что до войны было — молчит. Рассказ про сгоревшую белорусскую деревню, скорее всего, легенда. Сидор не рассказывает, я не спрашиваю. Мало ли что у человека в прошлом, о чем он не хочет вспоминать?

— И сколько же ты даешь Синицыну, чтобы он вернулся? — заинтересованно спросила Полина. — Надо пари заключить.

— Не больше недели, — уверенно сказал Иохель. — А на что спорим?

— На желание, — ответила Полина. — Американку. Отсчет с завтрашнего утра. Нет, слишком большая фора. С полуночи. Вот, Гляуберзонас, — официальным голосом сказала она, — слушай и потом не говори, что такого не было. Если в течение семи суток, начиная с сегодняшней полуночи, Синицын возвращается и говорит, что он опять будет жить с нами, ты выиграл. Если хоть на минуту позже — выиграла я. Никто не может говорить о нашем пари никому, нельзя словами или поступками склонять Сидора к любому решению. Согласен?

— Согласен, — улыбаясь, сказал Иохель. — Любое твое желание я и так готов выполнить. Давай считать, что ты выиграла и говори, чего хочешь.

— Нет в тебе азарта, тащ майор, — разочарованно сказала Полина. — Так неинтересно. С пари намного лучше. Целую неделю каждый из нас будет переживать и заглядывать в глаза Синицыну…

— Заглядывать нельзя, так можно дать понять, что тебе что-то от него надо, — включился в обсуждение Иохель. — Предлагаю на эту неделю переехать к тебе, а в последний день вернемся. Если Сидору что-то надо будет от нас, он знает, где искать.

— Тогда сейчас погуляем, вернемся, я соберу вещи, а ты завтра с утра перевезешь их на Тверскую-Ямскую. Ты же уберешься там немного, Ёшенька, пока я с работы приду, да? Эта пыль, ты сам знаешь, она ниоткуда берется, сил никаких на нее не хватает. Мне уже прямо не терпится, чтобы эта неделя прошла! Мне кажется, я точно выиграю, вот увидишь!

Сидор

Синицын посидел немного, подумал, как оно оборачивается. Полина, ишь, поцеловала, благодарность высказала. Поменялась она как-то. Что-то с ней происходит. Понесла, что ли? Так пора уже, девке тридцать стукнуло. И Иохелю тридцать пять. Хватит, погуляли. И тут же горько усмехнулся: сам-то, получается, не нагулялся. Последние годы совсем разленился, как по течению плыл, загородился от всего Иохелем, привык для него всё делать, а своё всё ушло, как и не надо совсем. Кем он стал для Сидора? И не придумаешь даже, слова нет такого. Только получилось, что ближе этого человека и не осталось никого. Да, сказал бы кто лет двадцать назад, что он еврея за старшего почитать будет, ох, смеялся бы. А сейчас — словно так и надо.

Надо собираться, Вера ждет. Это она настояла, чтобы окончательно сойтись. Сидору и так неплохо было — пришел, ушел, по хозяйству помог чего. А ей, видишь, мало, надо такого мужика, чтобы показать можно было. Ничего, попробуем. Налил еще стопочку, выпил, не закусывая. Собрал две рубахи и исподнее, пошел.

Иохель