Звук, который ты захочешь услышать

Сиделка, как и говорил Андрей, пришла после обеда. Высокая, с красивой осанкой женщина лет шестидесяти, несмотря на августовскую жару, одетая в темное шерстяное платье, зашла в палату, не здороваясь, поставила на подоконник будильник и сказала:

— Меня зовут Ирина Александровна. Я буду читать три часа. Меня не перебивать, — после чего пододвинула стул чуть ближе к кровати и достала книгу. — Гайто Газданов. Вечер у Клэр.

Книгу Иохель видел когда-то давно, еще до советской власти, в книжном магазине в Каунасе, но не читал.

Ирина Александровна, наверное, в прошлом была актрисой. Читала она хорошо поставленным голосом, эмоционально, и история мальчишки, который пошел воевать за белых только потому, что те проигрывали, а потом десять лет искавшего свою любовь, Иохелю понравилась. Впрочем, дослушать книгу не получилось: ровно через три часа чтица встала, положив закладку, закрыла книгу, засунула ее вместе с будильником в сумку и ушла, сообщив, что будет завтра в два пополудни.

Вечером пришел Андрей и сообщил, что ему надо уезжать.

— Ты, главное, не опускай руки, — сказал он Иохелю, прощаясь. — Начнешь заниматься, а там всё устроится. Книги тебе в Арзамас, матери передадут. Сиделку я оплатил, будет читать, пока не уедешь. Фрукты и еда тебе и матросику этому будут.

— Спасибо, Андрей, за всё, и тут раскиснуть не дал, и на будущее надежду вселил. Удачи тебе.

Иохель потом долго ломал голову, зачем человек, с которым он встречался всего несколько раз, перелетел океан для того, чтобы ему помочь, но никакого логичного объяснения найти не смог.

* * *

Ирина Александровна приходила каждый день, в одно и то же время, отчитывала свои три часа и уходила. Платье у нее, похоже, было единственным, потому что в других она не появлялась и для Иохеля оставалось загадкой, когда она умудряется его стирать и гладить. Ни на один вопрос, заданный ей, она не ответила, что читать, всегда решала сама, но ее выбор Иохелю всегда нравился. Так доктор услышал Сирина («Защита Лужина» и «Приглашение на казнь»), еще одну книгу Газданова («Призрак Александра Вольфа») и, единственное отступление от русской литературы, «Лунный камень» Уилки Коллинза.

Узнать, кто украл алмаз, Гляуберзонас не успел: приблизительно на середине книги его вместе с матросом Дымовым, всё ещё бледным от малокровия и депрессии, погрузили на попутный советский пароход и отправили на родину.

* * *

Никуда не спеша, корабль плыл до Балтийска двенадцать дней. Иохель жестоко страдал от морской болезни, чего раньше за ним не водилось, очевидно, сказывались последствия сотрясения. Неудобства добавляла тесная и душная каюта. Бедняга Дымов, который мучился гораздо больше Иохеля, почти ничего не ел — его мутило постоянно. На третий день матрос попытался повеситься на спинке кровати, но брючный ремень, который он приспособил вместо петли, порвался и в результате он сильно разбил лицо, ударившись о пол. Всё это безобразие Иохель увидел только когда среди ночи тело Дымова рухнуло на пол и тот заревел белугой, причитая, что жить ему незачем и даже повеситься толком не удалось, чем, естественно, разбудил доктора. Всхлипывая и размазывая по щекам слезы, матрос признался, что в злополучной аварии виноват только он один, потому что замутил за штабелем ящиков бражку, который от качки немного сдвинулся и он, дабы попасть к напитку, убрал крепления и начал двигать ящик ломом.

Иохель дал ему подзатыльник, приказал матросу никому больше этого не рассказывать, перестать маяться дурью и лечь спать.

* * *

В Балтийске Дымова увезли в госпиталь, а Иохеля прямо с корабля потащили в первый отдел, требуя отчет о проведенном во враждебном окружении времени. Отбился от безопасников он быстро, рассказав, как мужественно читал газету «Правда» и скучал по родине. На вопрос об общении сообщил, что, может, и рад был пообщаться с кем-нибудь, но кроме Дымова, который тоже вел себя мужественно и не сдавался, вокруг не было никого, кто знал бы русский. Чтобы прекратить расспросы, Иохель сам пошел в атаку, начав расспрашивать о перспективе получения инвалидности и оплате производственной травмы. При этом он воспользовался памятью о бабушке, которая на рынке в Каунасе торговалась до хрипоты за каждую копейку. Безопасник вяло отбивался, а потом просто выгнал Иохеля, потеряв к нему всякий интерес.

Из порта Иохель отправился к Охрименко, надеясь узнать новости. Оказалось, что Синицын уже неделю как сидит на съемной квартире, ожидая доктора.

— И где он? — спросил Иохель боцмана.

— Так вот, у меня записано всё. Чудной он у тебя какой-то, жить у меня не захотел, мол, стеснять не хочу, даже водки выпить не остался. Пришел потом, адрес сунул и ушел. Но я ему, Моисеич, всё до копеечки отдал, не беспокойся. Остался бы, пообедал с дорожки, — предложил боцман, увидев, как Иохель встает со стула.

— Да нет, Петя, пойду я, устал что-то.

— Куда теперь, Моисеич, не думал еще? — спросил Охрименко, косясь на багровый рубец на левой кисти доктора.