Звук падающих вещей

– Папе, конечно, это не нравится, – скажет ей Рикардо позже, когда между ними наступит время откровенности. – Он всегда противился. Но зато дед на моей стороне. И у папы не остается аргументов. Герою войны не возразишь. Хотя это маленькая война по сравнению с теми, которые случались в мире раньше, можно сказать, войнушка. Но тем не менее война есть война, и в каждой из них свои герои, верно? Дед говорит, что талант актера не зависит от размера театра. Конечно, мне очень помогла его поддержка. Дед всегда хотел, чтобы я стал летчиком.

Когда я захотел научиться летать, только он не сказал мне, что я сумасшедший, мальчишка и что у меня вообще не все дома. Он поддержал меня, финансово тоже, он даже поссорился с отцом, а герою военной авиации не скажешь «нет». Отец пытался, я отлично помню, но куда там. Это случилось пару лет назад, но как будто было вчера. Мы сидели здесь же, дед на твоем месте, под птичьей клеткой, а отец – где я. Дед дотронулся до папиного шрама на лице и сказал ему, чтобы он не мстил мне за свои собственные страхи.

Только после его смерти до меня дошло, насколько жесткой была ситуация: старый слабый человек, хотя он таким и не выглядел, похлопал по щеке молодого сильного мужчину, который тоже таким не казался.

Дело было не только в этом, конечно. Пощечину получил не только человек, но и шрам… Конечно, кто-то скажет: а как дотронешься до папиного лица, не коснувшись его шрама? Это так, конечно; но дед был правшой. А пощечина правши придется на вашу левую щеку, но он специально похлопал отца по его левой, поврежденной щеке.

Разговор о происхождении шрама на щеке произойдет намного позже, когда они уже станут любовниками и взаимное влечение дополнится расспросами о пережитом. Секс у них случился как-то сам собой, словно они оба вдруг обнаружили шкаф, который всегда был в комнате, но оставался до поры незамеченным. Каждый вечер после ужина они подолгу разговаривали, потом прощались и поднимались на второй этаж; Элейн шла в ванную, закрывала защелку и через несколько минут выходила в белой ночной рубашке, собрав волосы в длинный хвост.

Как-то в дождливую пятницу – капли дождя барабанили по крыше и заглушали звуки – Элейн, как всегда, вышла из ванной и в темном коридоре, залитом тусклым отраженным светом уличных фонарей, увидела силуэт Рикардо Лаверде, опирающегося на перила. Его лица почти не было видно, но Элейн прочла желание в его позе и голосе.

– Идете спать? – спросил ее Рикардо.

– Пока еще нет, – ответила она. – Заходите и расскажите мне о самолетах.

Было холодно, деревянная кровать скрипела от любого движения, к тому же это была детская кровать, слишком узкая и короткая для таких забав, так что Элейн в конце концов сняла покрывало и расстелила его на ковре, рядом со своими плюшевыми тапочками.

Там, на шерстяном покрывале, ежась от холода, они быстро перешли к делу. Элейн подумала, что ее грудь в руках Рикардо Лаверде кажется меньше, но не сказала ему об этом. Она снова надела ночную рубашку, вышла в ванную и там подумала, что у Рикардо будет время вернуться в свою комнату. Еще она подумала, что ей понравилась близость с ним, что она сделает это снова, как только подвернется случай, хотя произошедшее было запрещено уставом Корпуса мира.

Она умылась, посмотрела на себя в зеркало, улыбнулась, выключила свет, медленно вернулась в комнату, стараясь не споткнуться в темноте, а когда оказалась в своей кровати, обнаружила, что Рикардо не ушел, а застелил постель и ждал ее, лежа на боку и подложив руку под голову, как герой-любовник из паршивого голливудского фильма.

– Я хочу спать одна, – сказала Элейн.

– А я вообще не хочу спать, давай поговорим, – предложил он.

– Ладно. А о чем?

– О чем хочешь, Елена Фритц. Ты выбираешь тему, а я поддерживаю.

Они говорили обо всем, кроме того, что произошло между ними. Они лежали обнаженными, рука Рикардо гладила ее живот, ласкала ее прямые волосы, и они обсуждали свои мечты и планы, убежденные, как бывают убеждены только недавние любовники: сказать то, что ты хочешь, все равно что сказать, кто ты. Элейн говорила о своем предназначении в этом мире, о молодости как оружии прогресса, об обязанности противостоять злу. Она спрашивала Рикардо: тебе нравится быть колумбийцем? Хотел бы ты жить в другой стране? Ты тоже ненавидишь Соединенные Штаты? И только через две недели Элейн осмелилась задать вопрос, который интриговал ее с первого дня:

– Что с лицом твоего отца?

– Какая воспитанная сеньорита, – заметил Рикардо. – Никто еще не тянул так долго с этим вопросом.