Звук падающих вещей

С утра шли занятия по испанскому языку. Четыре долгих часа, после которых болели голова и плечи, будто она работала носильщиком, Элейн разгадывала тайны нового языка с преподавательницей в сапогах наездницы и водолазке, делавшей ее похожей на черепаху; это была сухая, изможденная женщина, которая приводила на занятия своего трехлетнего ребенка, потому что ей не с кем было его оставить.

На каждую ошибку с использованием сослагательного наклонения, на каждый неправильно употребленный род существительного сеньора Амалия отвечала длинной тирадой. «Как вы собираетесь работать с местной беднотой, если вы их не понимаете? – вопрошала она, опираясь сжатыми кулаками на деревянный стол. – А если они не поймут вас, как вы сможете завоевать доверие их лидеров? Через три-четыре месяца кто-то из вас окажется на побережье или на кофейных плантациях. Вы думаете, люди из общественных организаций будут ждать, пока вы ищете слова в словаре? Крестьяне будут сидеть и ждать, пока вы вспоминаете, как сказать, что молоко пить полезнее, чем агуапанелу[35]?»

После обеда, на занятиях по английскому, обозначенных в программе как «Американистика и международные отношения», Элейн и ее товарищи слушали лекции ветеранов Корпуса мира, которые по тем или иным причинам остались в Колумбии, и от них узнавали гораздо более полезные фразы, и совсем не про молоко и агуапанелу, а другие, общим ингредиентом которых было слово «нет»: нет, я не из «Альянса ради прогресса»[36], нет, я не агент ЦРУ и, прежде всего, нет, к сожалению, у меня нет долларов.

В конце сентября Элейн написала длинное письмо: поздравила бабушку с днем рождения, поблагодарила их обоих за вырезки из журнала «Тайм» и спросила деда, видел ли он уже фильм Ньюмана и Редфорда, молва о котором уже достигла Боготы (хотя сам фильм появился в прокате позже). Затем с неожиданной серьезностью поинтересовалась, что им известно о преступлениях в Беверли-Хиллз. «Здесь у всех свое мнение, ни один обед не обходится без разговоров об этом. Фотографии ужасные. Шэрон Тейт[37] была беременна, я не знаю, кто на такое способен. Страшно жить в этом мире. Дедушка, ты видел и более ужасные вещи. Пожалуйста, скажи мне, что мир всегда был таким». А потом перешла к другой теме. «Думаю, я уже рассказала вам о наших кварталах, – писала она. – Что каждый класс разделен на группы, и за ними закреплены определенные кварталы города, что остальные три члена ее группы – ребята из Калифорнии, умеющие „разрушать стены недоверия“ и договариваться с лидерами местных советов (подробные объяснения), легко достающие марихуану хорошего качества по хорошей цене (подробностей не было) в центре города. Раз в неделю она ходила с ними в горы в окрестностях Боготы, они добирались туда по грязным улицам, где легко можно было споткнуться о дохлую крысу, шагая между домами из картона и гнилых досок, мимо отхожих ям, открытых для глаз (и носов). У нас много работы, – писала Элейн. – Но я не хочу больше говорить о работе, оставлю это для другого письма. Хочу сказать вам, что мне повезло».

Произошло вот что. Однажды вечером, после долгого заседания с местным советом – они говорили о грязной воде и решили, что необходимо немедленно построить акведук, но денег на это не было – группа Элейн решила выпить по кружке пива в маленьком заведении без окон. После пары раундов – бутылки коричневого стекла копились на узком столе – Дейл Картрайт, понизив голос, спросил Элейн, умеет ли она хранить секреты. «Знаешь Антонию Друбински?» – спросил он ее. Элейн, как и все остальные, знала, кто такая Антония Друбински: не только потому, что та была одним из самых опытных волонтеров и ее уже дважды арестовывали в общественных местах за беспорядки – читай: протесты против войны во Вьетнаме, а под общественным местом подразумевалась улица перед посольством Соединенных Штатов – но потому, что Антония Друбински пропала без вести несколько дней назад.

– Уже известно, где она, – сказал Дейл Картрайт. – Но они не хотят, чтобы это появилось в новостях.

– Кто не хочет?

– Посольство. И наши.

– Но почему? Где она?

Дейл Картрайт огляделся и опустил голову.

– Она ушла в горы, – прошептал он. – Кажется, она собирается примкнуть к революционерам. Но это не важно. Важно, что ее комната освободилась.

– Ее комната? – переспросила Элейн. – Та самая?

– Которой завидует весь класс. Я подумал, может, ты захочешь там поселиться? Знаешь, жить в десяти минутах езды, принимать горячий душ…

Элейн задумалась.

– Я приехала сюда не за уютом, – наконец произнесла она.

– Горячий душ, – повторил Дейл. – Не нужно биться, как квотербек[38], чтобы выйти из автобуса.

– Но дело в том, что семья, у которой я снимаю жилье… – начала было Элейн.

– А что семья?

– Я плачу им семьсот пятьдесят песо за аренду, – сказала Элейн. – Это треть того, что они зарабатывают.

– И что с того?

– Я бы не хотела лишать их этой суммы.