Звук падающих вещей

«Что ж, расскажу вам немного о том, где я оказалась и где проведу следующие две недели. В Колумбии три горных хребта: Восточные Кордильеры, Центральные и (как вы уже догадались) Западные. Богота находится на высоте 2600 метров над уровнем моря. Мой поезд спустился в долину до реки Магдалена, она самая большая в стране. Река протекает по красивой долине, там один из самых замечательных пейзажей, которые я видела в жизни, настоящий рай. Путешествие сюда было просто прекрасным. Я никогда не видела столько птиц и столько цветов. Как я завидовала дяде Филиппу! И его знаниям, и его биноклю. Как бы ему здесь понравилось! Передайте ему мои наилучшие пожелания».

Она рассказала им и о реке. В былые времена по ней ходили пассажирские пароходы из Миссисипи и даже Лондона, вот какой она была важной, писала Элейн. «Здесь есть корабли, которые попали сюда прямо из книги о Гекльберри Финне, я не преувеличиваю. Мой поезд прибыл в городок под названием Ла-Дорада, где я теперь буду находиться постоянно. Но все добровольцы Корпуса мира сначала должны пройти трехнедельную подготовку в каком-нибудь другом месте, под руководством более опытного добровольца.

Теоретически это место должно быть поблизости от пункта назначения, но это не всегда так. Опять же теоретически наставник должен быть более опытным, но это тоже не всегда. Мне повезло. Меня назначили в населенный пункт, который находится в нескольких километрах от реки, на склоне горы. Он называется Капаррапи: мне кажется, так специально придумали, чтобы я выглядела смешной, когда это произношу. Здесь жарко и влажно, но жить можно. Доброволец, который со мной занимается, ужасно симпатичный парень и знает уйму всего, в том числе и о том, о чем у меня нет ни малейшего представления. Его зовут Майк Барбьери, его исключили из Чикагского университета. Он один из тех, с кем очень легко: через две секунды ты уже чувствуешь, что знаешь его всю жизнь. Бывают такие люди – с харизмой. Им легче жить в других странах, я это поняла. Такие люди как будто ненасытно жадны до жизни и могут выжить где хочешь. Хотела бы я быть похожей на них».

Барбьери работал в колумбийском Корпусе мира уже два года, но до того провел еще два у крестьян в Мексике, и еще несколько месяцев прожил в бедных кварталах Манагуа. Он был высоким, жилистым, светловолосым, загорелым, нередко расхаживал без рубашки (всегда с деревянным распятием на груди), в шортах-бермудах и кожаных сандалиях. Он встретил Элейн с пивом в руке и тарелкой с маленькими арепами из кукурузной муки, каких она никогда не пробовала. Элейн раньше не встречала никого столь же разговорчивого и в то же время искреннего, и через несколько минут уже знала, что скоро ему исполнится двадцать семь, что его любимая группа – «Кьюбз», что он ненавидит агуардьенте, а кроме нее здесь ничего не найдешь, и ужасно боится – «ну нет, понарошку, я тебя умоляю» – скорпионов. Он посоветовал Элейн купить открытые туфли и каждый день тщательно проверять их, прежде чем надеть.

– Здесь много скорпионов? – спросила Элейн.

– Могут быть, Элейн, – ответил Барбьери с интонацией гадалки. – Могут быть.

В квартире было две комнаты и гостиная почти без мебели, она находилась на втором этаже дома, выкрашенного в небесно-голубой цвет. Этажом ниже располагался магазинчик с двумя алюминиевыми столиками и прилавком – бидоны с молоком, бисквиты, сигареты «Пьельроха» – а за ним мир волшебным образом вдруг становился домашним, там жила супружеская пара управляющих. Их фамилия была Вильамиль; обоим было не меньше шестидесяти. «Мои хозяева, – сказал Барбьери, представляя их Элейн. Заметив, что его собеседники не разобрали имя девушки, на хорошем испанском добавил: – Она гринго, как и я, ее зовут Елена».

Так они к ней и обращались, когда спрашивали, не нужна ли ей вода, или просили выйти поприветствовать пьяненьких завсегдатаев. Элейн стоически переносила это, скучала по дому Лаверде, и ее немного смущала эта ностальгия избалованного ребенка. Встреч с Вильамилями она по возможности избегала. Бетонная лестница, которая шла по внешней стене здания, позволяла ей прошмыгнуть в комнату незаметно.

Барбьери, общительный до невозможности, никогда этой лестницей не пользовался: не было дня, чтобы он не заходил в магазинчик, чтобы поведать о том, как прошел его день, о своих достижениях и неудачах, послушать истории хозяев и даже их клиентов, рассказать старым крестьянам о положении чернокожих в Соединенных Штатах или пояснить, о чем шла речь в песне группы «Mamas & Papas».

Элейн наблюдала, как он это делает, восхищалась им и расстраивалась. Ей потребовалось довольно много времени, чтобы понять, почему: этот общительный и любопытный парень, который нахально глазел на нее и разговаривал так, словно мир был ему чем-то обязан, напоминал ей Рикардо Лаверде.