Звуки Азии

ползёт змеёю средь ковыльных кочек.

А то, напоминая о стране,

где облака летят, как кобылицы,

язык расскажет сказку о луне,

прикинувшейся рыжею лисицей.

Сижу среди алтайцев и курю

их трубку, дар священного Алтая.

По-своему, по-русски говорю,

их разговор сердечный понимая.

Красный путь

                                           ^{девушке-монголке}

Твой азиатский глаз блеснул, как сабля:

в лесу ресниц он, словно самурай!

Я красотой твоей слегка ограблен

и думаю с восторгом: «Не замай!»

И семь твоих доверчивых косичек

с утра стегают воздух, как коня…

Скажи, куда сквозь ржавчину привычек

несёт он удивлённого меня?

А степь встаёт столбами рыжей пыли

до облаков, и факельным огнём

времён Чингиза освещает были,

в которых мы по-прежнему живём.

Твои векам угодные призывы,                    

чтоб я семью сынами в юрту врос,

рождают серебро у листьев ивы

и в сердце – мельтешенье жёлтых ос.

Я оберну стрелу китайской лентой,

пущу – стрела укажет красный путь.

Поют цикады – верная примета,

что встретимся с тобой когда-нибудь.

Что скалы не смутят своим оскалом

и бег коня услышат там и тут…

Вон Шамбала – звенят её цимбалы,

знамёна в небе – облака плывут!

Звуки Азии

Скрябин ли тут или песня кузнечика

радует слух муравью?

Розы поют про земное, конечное

песню живую свою.

Азия – звук, исходящий из синего,

яркий, светящийся звук.

Вслед ему жёлтый, оттенка красивого,

светит песками разлук.

Взять этот звук бы для новой селекции,

сделать лекарством для ран,

да раздробил его ночью на секции

саблей-луной Чингисхан.

Звуки летят полукругом, по радуге,

сон украшая земли,

Азия звуком светящимся радует,

словно пески зацвели.

За горсть сухой травы коню...

* * *

О вздохи-выдохи апреля,

пернатые забавы лип!

И хорошо, что дудку Леля

зимой овраги сберегли.

По состоянью небосвода

и хлебной мякоти бугров

легко узнать, что есть свобода

и океан без берегов.

Весна – как пяльцы для узора,

весна – как пальцы в табаке!

И хариус стремится в гору,

и рысь полощется в реке.

Ещё крепка ночей прохлада,

но из могильников седых,

как призрак будущего сада,

исходит дух – весенний дых.

Тропою едем. Хвост лошадки

пугает не'жить по кустам,

и яркий месяц куропаткой 

свой клюв протягивает нам.

Тебе, Алтай, я песню эту,

в горах ночуя, пропою

за сойки крик, за очерк света,

за горсть сухой травы коню.

Сон быка

Ах, как трудно расставаться с летом…

Кто у дома, в зарослях пырея

мастерит зелёную карету,

чтоб уехать в осень поскорее?

«Динь-динь-динь» – щебечет наковальня,

«тук-тук-тук» – играют молоточки.

Хороша, светла у лета спальня –

весь Алтай в сиреневой сорочке!

Ну, а осень… сеять капли в землю

будет из серебряной посуды,

чтоб всходила на пригреве зелень

в октябре, не нужная по сути.

Белый бык, слегка голубоватый

от реки, под кожею текущей,

спит и видит светлые палаты,

городок, который в речку спущен.

Видит, как из улочки выходит

ход крестовый списанных трамваев –

мордою стеклянной в огороде

ищут электрическую сваю.

Не найти им, труженикам красным,

подворотню, из которой Каин

выходил, отрыгивая квасом,

грабить быт купеческих окраин!

Сон уходит в лабиринты лета

и щекочет розовые губы.

Спутаны караты и кареты,

музыка души и душегубы.

И плывут ладьи с Тьмутаракани

воевать сибирские угодья,

песнею удачу заарканив –

жеребца на красном огороде.

Беглым взглядом

Сосновые шурупы,

топор, пила и стих.

Кто сделал этот купол

из досок голубых?

Кто присягнул рассвету

с его молочным сном

летать весенним ветром

за лунный окоём?

Монгольская равнина

в колючках и песках

под утро чешет спину

руками черепах.

О сусликах, лисицах

и змеях с давних пор,

желая зарядиться,

заводит разговор.

А поле на рассвете,

когда пески поют,

застёгивает ветер

на пуговицы юрт.

Разговор с дождём

Утром с постели встану —

ты за окном идёшь

в бурке седой тумана,

широкоплечий дождь.

Вешаешь всюду бусы,

манишь идти с собой,

добрый, зеленоусый,

клумбовый, ледяной!

И озорник к тому же:

не покладая рук

обыкновенной луже

даришь тончайший звук!

Дёргаю колокольчик —

долог его шнурок…

Может быть, кто захочет

свидеться на часок?

Верю: за облаками

вся сойдётся родня,

станет плескать руками,

спрашивать про меня.

«Как ты сюда?.. Надолго?..

Где?.. На Алтае?.. Что ж...»

Ах, ты, в одежде волглой

старый мучитель — дождь!

Монолог аксакала

Мой день не хорош, не плох:

такой он, как есть, мой день!

Течёт золотистый плов

по скомканной бороде.

В семье аксакала нож

всегда во главе стола,

и тем он уже хорош,

что режет хлеб пополам.

Разбрызгивая лучи

о лунный озёрный столб,

сухая полночь молчит,

как пахнущий стружкой гроб.

В её пустоте – зрачки

далёких степных огней.

И выданы басмачи

ногами своих коней.

О, Туркестан огня

и красных больших идей,

в охапку скомкай меня

и в новый халат одень!

Роняет звёздная ночь

в озёра живую нить.

Ни правому не помочь,

ни левого накормить.

Хозяин степи – сайгак –

читает Коран любви

дыханию пирога,

содружеству на крови.

Степная полночь молчит,

качая звёздную сеть,

и струйкой жёлтой мочи

верблюдица хочет петь.

Застольная песня

                                                          ^{Б. Дугаржапову}

Опять на восток, за последний кордон поселений,

туда, где равнины Монголии, вольное ржанье коней,