Звуки, которые нас окликают

Я посмотрела на этот поток шапок, курток, улыбок: такие маленькие, а уже поэты.⠀

«Я стану водопадом, падением с высоты…»⠀

Па-па-ра-па-парам,

па-пара-па-па…⠀

ВРЕМЯ ЗАПОМНИТЬСЯ

Кто-то на Пасху крутил шампуры над углями,

кто-то слизывал белую глазурь куличей, щёлкал между зубами разноцветные шарики посыпки,

а кто-то умер.

В минувшем декабре, в обычное зимнее утро, в дверь нашей квартиры шагнул мой дед; худой, высокий, с огромными глазами за толстыми линзами очков. Я не видела его больше семи лет и столько же с ним не общалась.

Он застал моего брата в дверях, меня и своего сына дома — вот так случайно собравшись к нам. Повезло. И это везение, о котором мы будем вспоминать в апреле по-особому.

Много лет мама говорила мне, что стоило бы выбраться к деду, что годы идут, что, несмотря на междоусобные войны, всегда есть место для прощения и прощания.

Но он приехал сам. Надоело ждать.

Хотела бы я в свои 88 проснуться, умыться и двинуть к сыну и внукам на другой конец города, сев в автобус. Застать их дома, хорошо рассмотреть, мочь расслышать и поговорить с ними, говорить неожиданно правильные, важные вещи.

Это было доброе утро.

Мне нужно было во что бы то ни стало убегать, и на общение мне выпало всего около получаса. Но я успела ощутить, как сильно мне не хватает этого поколения — бабушек и дедушек.

Такой ребёнок проснулся во мне: я села на пол напротив дивана, фотографировала отца и деда, как внезапное чудо, влезала в разговор, вприпрыжку принесла журнал со своим рассказом — словно похвасталась рисунком из садика. А на прощание пообещала, что буду звонить иногда, взяла номер сотового.

И нет, раньше я так не могла.

Минут через пятнадцать, на кресле автобуса, меня знатно накрыло — поднявшейся волной нереализованной, зажатой детскости, и я даже расплакалась.

Это были странные звонки.

Я знала, что говорить нам с дедом особо не о чем, и потому я всегда боялась набирать ему. Но очень хотела. Он не был из тех стариков, которые болтают без умолку, и это меня спасало: он прощался первым и довольно быстро, благодарил за звонок — спокойно, но мне казалось, по-доброму — и меня «отпускало».

Чувство выполненного долга? Я никому не должна. Прикосновения к желаемому, к подобию обретения дедушки? Было на это похоже. На что-то нужное мне это было очень похоже.

После мартовского приезда с Москвы я всё тянула со звонком ему. Ответ на вопрос «как дела?» мне виделся в этот раз хвастовством, и я искала поводы обойти его, отдалить поездку, чтобы не рассказывать о ней.

И меня тоже коснулось это роковое «не успела».

30 апреля шёл сильный снег. Все киоски на маленьком продуктовом рыночке были закрыты, кроме одного. Женщина — хрупкая, зажатая в тисках пластиковых ящиков и картонных коробок с фруктами — словно специально ждала нас.

«Жалко моего дружочка», «А сколько лет деду было?», «Помидорки как вчера которые?»…

То же было и в хлебном, в маленькой кондитерской лавке на первом этаже дома. Заворачивая поочерёдно в пакеты шесть пахучих буханок (4 серого и 2 белого), женщина в фартуке вопрошала тихо: «Во сколько похороны?», «Поминки дома?».

Меня так удивило это сквозное знакомство моей семьи…

Можем ли мы, в 21 веке, в огромном городе, надеяться, что после нашей смерти о нас вспомнит кассирша «Ленты»? А мерчендайзер «Фикспрайса», он-то не забудет нас?

А в Омске, на 6-ой Линии мы ещё поживём.

Я очень боялась за папу. Будучи человеком сентиментальным, мнительным, чувственным — нежным до вмятин от дуновений, он мог воспринять особо сильный удар (не получить — ведь никто специально удар не наносил, а воспринять — у него умер отец, а это сильнее любых дуновений). Я закупилась валидолом, я обещала быть рядом. Очень боюсь подобных событий, но вахта рядом с папой меня отвлекла.

И… всё обошлось.

Я пережила это ради папы. А папа держался ради сестры. Мы поддерживали друг друга по цепочке и выжили.

И теперь я думаю: раз такой человек, как мой отец, нашёл силы отстраниться, обдумать, пережить, то какие у меня причины отчаиваться?

Ещё есть время запомниться кассиршам супермаркетов.

***

В автобусе жуткая давка. На подножку передней двери заскакивает женщина, толкается, тянется к поручню. Мужчина перед ней (сам заскочивший секунду назад) ругается:

— Куда вы лезете? Будут ещё автобусы! Не щемитесь!

(— Полетите следующим… Или предыдущим, — сказал бы Тито Торризи.)

Но у женщины есть аргумент:

— Я кондуктор!

ТЁПЛОЕ МЫЛО