Зыбучие пески. Книга 2

— Вы поправитесь гораздо быстрее, — говорила она. — Ведь вы перенесли страшный удар. А девочкам в том нет вреда, если они и пропустят несколько уроков музыки. В конце концов, обойдутся простыми упражнениями.

Ну, а я наслаждалась возможностью свободно играть то, что приносило мне огромное утешение. Часами я сидела за фортепьяно, играя Шопена и Шумана и стараясь не думать о том кошмарном моменте, когда я поняла, что заперта в доме, как в капкане. Однажды я слышала, как девочки говорили о пожаре. Аллегра бездумно смотрела в пространство, поставив локти на стол. Перебирая ноты, я невольно прислушивалась к ним.

— Я думаю, ты напишешь рассказ о пожаре, — сказала Аллегра.

— Когда закончу, прочту его вам.

— Все о храброй спасительнице, — сказала Сильвия. — Хотела бы и я стать храброй спасительницей.

— Знаю, — съязвила Аллегра, — ты бы хотела спасти из горящего дома мистера Уилмота. Пожалуй, тебе придется поискать другой дом… этот уже сгорел.

— Странно, — задумчиво продолжала Сильвия, — мама говорит, все это странно…

— Да ну? — опять съязвила Аллегра. — А что именно?

— …Что случилось два пожара. Часовня в роще и этот домик. Ведь получается два, верно?

— Ты делаешь явные успехи в математике, — заметила Аллегра. — Пять баллов за правильный счет. Действительно, два.

— Я только хочу сказать, что это совпадение, вот и все. Два пожара, две пропавшие леди. Думаю, все это очень странно.

— Две леди? — переспросила Аллегра.

— Только не говори, что ты забыла о женщине-археологе, — сказала Алиса.

Сильвия прошептала:

— И чуть было не стало три.

— Но миссис Верлен не исчезла, — уточнила Алиса.

— А если бы никто не знал, что она пошла в домик и осталась там? Тогда было бы три.

— Но могли бы найти ее… останки, — сказала Алиса.

Тут они заметили меня и приумолкли.

Я стояла у семейного склепа Стейси на кладбище, когда ко мне подошел Годфри. Встречаться в церкви во время его занятий на органе стало бессмысленно, поскольку миссис Рендолл обнаружила это и всегда посылала Сильвию то позвать его, то посидеть рядом и “насладиться” музыкой.

— Сильвия всегда любила органную музыку, — говорила миссис Рендолл. — Думаю, дело обстояло бы куда лучше, учись она игре на органе, а не фортепьяно. Конечно, у нее и не может быть никаких успехов, хотя девочка очень прилежно занимается. И вообще, кажется, это вовсе не ее вина: коль учитель имеет посторонние интересы, всегда страдает ученик.

После пожара она, как, впрочем, и все остальные, стала относиться ко мне несколько мягче, благодаря интересу ко мне Годфри, но это не помешало ей сделать меня одним из многочисленных объектов для нападок. Мы же с Годфри, понимая ее и причину ее волнений, решили пока не давать нашей дружбе перерасти во что-то большее.

Я внимательно смотрела, как он пробирался ко мне между могил, освещенный солнцем, и в очередной раз подумала, как он мил. Не красавец, нет, но с бездной обаяния, которым он, я думаю, был обязан своему характеру, и я еще раз поблагодарила судьбу за то, что она послала мне такого друга. И дружба наша росла с каждым днем.

Инцидент с пожаром даже еще сблизил нас, а его забота обо мне становилась все более трогательной. Особенное беспокойство в нем вызывало то, что я пришла в дом по записке, которую получила, вроде бы, от него. Это, по моему мнению, было наиболее тревожным обстоятельством. Меня заманили в домик.

Никому, кроме него, я не рассказывала о записке, меня неприятно поразила его первая реакция на мой вопрос о ней: тогда он решил, что мне померещилось, — но теперь это обстоятельство его сильно волновало. Мы договорились никому ничего не говорить: тот, кто ее написал, мог каким-нибудь образом выдать себя. Но никто не проговорился. Что же касается Годфри, то он продолжал уговаривать меня уехать отсюда, потому что здесь стало очень небезопасно. Я могла бы взять отпуск, пожить немного в его семье. Родные будут счастливы принять меня.

— А как же Рома? — напомнила я.

— Рома умерла, я уверен в этом. А если так, то вернуть ее вы не можете никакими усилиями.

— Независимо ни от чего, я должна еще кое-что выяснить.

Он понял меня, но сильно тревожился. Да и я тоже: даже появилась привычка оглядываться, когда оставалась одна. Каждый вечер перед сном я проверяла, заперта ли дверь. По крайней мере, попыталась охранять себя как могла.

Годфри уже увидел меня и улыбался.

— Я убежал от сторожа. Сказал, что пойду играть на органе, и мне поверили. Кто бы мог подумать, что я буду скрываться здесь, среди могил, в обществе учительницы музыки, которой не удалось превратить Сильвию Рендолл в Клару Шуман.

— По-моему, вы сегодня очень довольны собой.

— Есть добрые вести.

— Может, поделитесь?

— Разумеется. Мне предложили другой приход.

— Значит, уезжаете.

— А вы огорчены этим? Что ж, весьма польщен. Впрочем, это произойдет не раньше, чем через полгода. А, вам стало легче. Польщен вдвойне. За полгода ведь многое может произойти.

— Вы уже сообщили об этом Рендолл?