– Учтите, я ничего не смогу доказать. Больше всего мне было не по себе из-за ее вечного любопытства. Ее очень интересовали преступность и преступники. Простые граждане, особенно женщины, если совесть у них чиста, и не подумают задавать такие вопросы, какие задавала она. Похоже, ее так и тянуло к пороку. Вечером в пабе мне приходится отвечать на многие вопросы, связанные с моей работой. Например, спрашивают, часто ли мне доводилось присутствовать при смертной казни и уверен ли я, что в каждом случае вешают настоящего преступника. Такие вопросы – обычное дело; думаю, с чем-то подобным сталкиваются люди любых профессий, например гробовщики или даже стеклодувы. Досужие разговоры. Сразу видно, что твой собеседник ничего в твоей работе не смыслит, ему можно наврать с три короба, и он останется доволен.

Ратлидж кивнул. Фермеры, торговцы и водители грузовиков, с которыми он вместе сражался на фронте, часто удивлялись, узнав, что он полицейский. Как будто он в силу своей профессии обязан относиться ко всему человечеству недоверчиво и от всех ждать только худшего.

– А мисс Оливия как-то спросила, что вынуждает человека лишить жизни другого человека. И ею двигало не просто любопытство. Она интересовалась, что руководит преступником. Порочен ли он от рождения или запутался в паутине случайностей и никак не может освободиться? Передается ли склонность к убийству по наследству? – Харви замолчал. Ратлидж понял, что инспектор очень долго хранил в глубине души тот разговор. И сейчас вспоминает его с большой неохотой. Потому что инспектор Харви – человек честный, пусть и недалекий. – Еще ее интересовало, способен ли убийца искренне раскаяться и измениться. И при этом она смотрела на меня такими ясными, невинными глазами – ни дать ни взять новорожденный младенец! Насчет стихов я тогда еще не знал, но, скажу вам откровенно, от ее вопросов у меня мурашки побежали по коже, потому что она спрашивала слишком настойчиво… Я понял, что она не просто так интересуется или расспрашивает меня из вежливости. Она хотела… ей нужно было нечто большее, только я понятия не имею, что именно.

– Знать об убийстве и убивать – не одно и то же. Родные жертвы, наверное, понимают это лучше, чем сам убийца. – Если убийцей был Николас, Оливия наверняка догадывалась об этом.

– Да, верно. Но когда я прочел кое-какие ее стишки… я понял, что тогда, встретившись со мной на дороге, она не просто вела светскую беседу. В ней настоящая бездна! В ее последней книге есть одно стихотворение, из-за которого я почти неделю не спал. Оно откровенно жестокое… Не помню, как оно называется, но вряд ли я забуду его начало:

Губитель я. Гублю сокровища души,
И пустяки, и мелкие несчастья,
И тайны тел и душ, что уношу я,
Все то, что можно подарить —
Кровь жизни, силу духа,
Держу я взаперти,
На радость мне, тебе на горе.

Не такие стихи писала миссис Браунинг или даже Кристина Россетти!

– Да, – тихо согласился Ратлидж, размышляя, что такое «сокровища души». Возможно, Оливия имела в виду золотые вещицы – трофеи, взятые у мертвецов.

– Так вы думаете, мальчика убила она?! Боже правый! Да ведь тогда она тоже была совсем маленькая!

– Вы ведь считали ее способной на убийство.

Харви долго смотрел на него, размышляя, но так ничего и не придумал.

– Верно, вначале, в приступе раздражения, мне показалось, что так оно и есть. Но все совсем иначе, когда возможная жертва обретает плоть и кровь, когда у нее появляются имя и лицо… – Он покачал головой. – В наших краях детей убивают нечасто. Не скажу, что очень любил мисс Марлоу, но одно дело – просто недолюбливать, и совсем другое – обвинять в убийстве. Она просто была… не такой, как все. Вот в чем ее трудность. Она была… другой. – Глаза инспектора Харви словно молили Ратлиджа понять, что он пытается ему сказать. Кем бы ни являлась Оливия Марлоу, из-за самой своей экстраординарности она была выше его понимания, и поэтому он и подозревал ее в самом худшем, даже если не мог доказать ее причастность к преступлению. Такая, как она, способна на все!

– Когда состоялся тот ваш разговор с Оливией?

– Еще до войны. Меня тогда только перевели в Боркум. Ее мать я не знал; в наших краях ее до сих пор называют «мисс Розамунда». Похоже, все ее любили. Я знал только, что Оливия из той семьи, что владеет Тревельян-Холлом. Ее знал, ее брата и двух младших, близнецов.

– Что вы ей ответили?