Сердце Конана дрогнуло и замерло; на миг ему почудилось, что внутри рубиновой сферы горит искра живого огня. Да, таким и должен быть настоящий талисман, его камень - темным снаружи и пылающим внутри, тускло-багровым, пока не коснутся его руки властителей аквилонского королевства…

– Возьми его, мой господин, проверь и убедись, - шепот Хадрата вывел короля из оцепенения. Он вновь протянул руку и сначала осторожно коснулся граненой поверхности, потом взял камень, покатал его в широкой ладони, затаив дыхание и не спуская с кристалла настороженных глаз. В звенящей тишине он слышал только стук своего сердца; затем из уст Хадрата вырвался то ли вздох, то ли стон.

– О, мой господин, - пробормотал он, - я ведь говорил тебе… Асура не ошибается! Это подделка… Всего лишь подделка!

Конан швырнул камень обратно в ларец; лицо его было непроницаемым и мрачным, однако ни словом, ни жестом, ни взглядом он не выдал своего разочарования. Все-таки шемит был прав, промелькнуло у него в голове; прав в том, что талисмана он здесь не найдет. Но было еще одна задача, и Конан собирался разрешить ее раз и навсегда.

– Пойдем назад, мой повелитель? - произнес жрец, оглядывая шкатулку и высокий черный алтарь. - Задерживаться тут было бы неблагоразумно.

Но благоразумие в число достоинств Конана не входило - тем более, что он слышал уже странные вздохи и ощущал усиливающийся смрад, такой же, как в покоях растерзанного кхитайца. Он быстро оттолкнул Хадрата от алтаря, жестом показав, чтоб тот держался за его спиной, сбросил плащ и поднял секиру. Некоторое время они прислушивались к стонам демона; в его глубоких прерывистых вздохах было что-то тоскливое, будто приговоренный к смерти оплакивал свою участь в тесной тюремной каморе. Но эта тварь явно не собиралась умирать! Теперь Конан различал в издаваемых ею звуках нечто вроде насмешки над ними: демон словно наслаждался растерянностью и ужасом незваных гостей, проникших в его подземелье. Быть может, потому он и не торопился нападать; быть может, это являлось единственным его развлечением - разглядывать будущие свои жертвы, трепещущие от страха.

Но эти пришельцы не трепетали; они готовились к бою. Конан пригнулся, ссутулил плечи, приподнял сияющий лунный серп топора; за его спиной Хадрат торопливо бормотал заклинания, призывая демона явить свое обличье, обнаружить свою сущность, встать во плоти перед священной секирой всевидящего бога. Возможно, эти заклятья помогли, или твари просто надоело ждать, но вдруг ее стоны сменились хриплым ворчаньем и чмоканьем; затем вонь стала сильнее, и демон материализовался, будто вынырнув из воздуха в пяти шагах от жреца и короля.

В лицо Конану пахнуло едкой вонью, вышибавшей слезы из глаз; отступив на пару шагов, он осмотрел чудовище.

Древнему шаману, победителю Ксальтотуна, воистину удалось пленить демона тьмы! Один вид его вызывал безотчетный ужас; люди, слабые духом, могли бы сойти с ума при одном взгляде на эту огромную, отвратительную, расплывшуюся фигуру. Но вряд ли безумие узревших эту тварь продолжалось бы слишком долго - демон никого не оставлял в живых. Рассматривая его, Конан ощутил тот первобытный ужас, что, порождаемый инстинктами, оживает в душе в моменты смертельной опасности; но длилось это лишь миг. Жрец Асуры, искоса взглянув на демона, продолжал творить свои заклятья, а Конан, злобно сплюнув, поднял секиру и шагнул вперед.

Лапы монстра шаркнули по каменному полу, его огромное расплывчатое тело неопреденных форм, черное и мохнатое, покачнулось, обретая равновесие, и на аквилонского короля уставились маленькие, злобные и тупые глазки, едва заметные в густой шерсти. Под ними багровело щупальце - хобот, служивший демону то ли носом, то ли ртом; клыков Конан у него не разглядел, но когти на передних лапах были огромными, кривыми и острыми, как туранские ятаганы.

С чудищами подобного или иного обличья киммерийцу приходилось встречаться не раз, и он замечал, что не столько вид их, жутковатый и мерзкий, приводит человека в ужас и отчаяние, сколько что-то непонятное, таинственное, потустороннее, обитавшее внутри демонической твари и каким-то образом ощущаемое сразу любым живым существом - некая злая сила, которой Нергал, Сет и другие черные боги наделяли своих служителей. И в этой бесформенной мохнатой твари чувствовалась та же дикая мощь, то же стремление к убийству и крови, та же разрушительная страсть к уничтожению, та же необоримая тяга к злу. Впрочем, стоило ли упрекать ее? Какой создал эту тварь Нергал, такой она и была; а к Нергалу у Конана претензий не имелось.