Публика жужжала, как жужжит по весне проснувшийся улей. VIP-персон прибывало. Здесь можно было увидеть и эстрадных див, и известных актеров; прошла, качаясь, будто пьяная, на высоченных каблуках, поправляя маленькой, высохшей птичьей лапкой искусственные фиалки на шляпке, знаменитая прежде поэтесса; розовощекий магнат, скандально прославившийся во время приватизации и дележа государственного имущества между богатыми олигархами, тряся тремя подбородками, переглядывался с лысым, будто настоящий скинхед, мэром большого города, все время вытиравшим то ладонью, то платком потеющую блестящую лысину и улыбавшимся, словно он получил в подарок самолет. На лестнице появилась, в окружении свиты и дюжих мрачных телохранителей, знаменитая актриса, недавно прославившаяся в роли трансвестита — актера Пако, ставшего натурщицей Амандой Лир, в грандиозном фильме о Сальвадоре Дали, снятом скандальным режиссером Брошкиным, — Ирина Громова; ее темные волосы с лиловым отливом свободно падали на голую спину, спускаясь до самого крестца, широко стоящие, как у египетской статуи, сумеречно-синие глаза равнодушно, даже ненавидяще, озирали публику; на бронзовые фигуры Судейкина она едва взглянула, процедила сквозь зубы: «Дрянь какая». Повернулась, пошла, блестя в вырезе платья белой спиной; телохранители и свита поклонников, папарацци и начинающих актерок и актерчиков побежала, семеня, следом.

И вот на лестнице показалась пара, о которой, шушукая, пожимая плечами, возмущаясь, восхищаясь, давно уже судачил весь высший столичный свет.

По лестнице в зал вернисажа поднимались Ефим Елагин и Цэцэг Мухраева.

Ефим поминутно оглядывался. Видно было, что он боится. Чего? Кого? Никто не знал. О шантаже знали только Цэцэг и отец. И отец и сын были достаточно умны, чтобы сообразить, как защититься. Возможно, дело было не в двойной или тройной охране. Штука была в том, как выйти на тех, кто стоял за шантажистами, и уничтожить — или, по крайней мере, припугнуть — их. Цэцэг была сама безмятежность. У нее был вид сытой и красивой самки, довольной собой и своим окружением. Общество удивлялось, не видя ее вместе с мужем, а только под руку с именитым любовником; ну и что? Она стояла уже на той ступени общественной лестницы, когда любые суды и пересуды стекали с нее, как с гуся вода. Она была в белом платье, одно ее смуглое плечо было обнажено, к другому была приколота большая живая алая роза.

VIP-пара подошла к бронзовым детям. Остановилась. Цэцэг слега поморщилась. Повернула румяное, надменное раскосое лицо к любовнику.

Фу, какой ужас, — выдохнула она. Закусила губу, чтобы не рассмеяться. — Гляди, какой замечательный урод на этом бронзовом пеньке! Как, по-твоему, что он символизирует?

Предпочитаю об этом не думать. — Ефим пожал плечами, рассматривая бронзовые фигурки. — Гавриил уже в том статусе, когда художник делает что хочет. Вот мы с тобой — мы же делаем что хотим, верно?..

Верно. Еще как делаем. — Алый лук губ Цэцэг искривился. Она не сводила глаз со смеющегося бронзового уродца. — Нет, Фима, все равно страшно. Не хочу. Не хочу бояться. Не хочу испытывать неприятные эмоции. Я люблю в жизни приятное. Я, знаешь, в свое время, — помедлила: говорить или нет?.. как отнесется к ее словам?.. — много всего неприятного испытала. И больше не хочу. Не хо-чу! Здесь шампанское дают или нет?.. Ага, в том зале — фуршет, да?..

В анфиладе залов проглядывался зал с накрытым белоснежной скатертью столом, уставленным презентационными яствами. Цэцэг недвусмысленно облизнулась, подмигнула Ефиму и отвернулась от скульптурной группы.

Идем?..

Она кивнула на маячащий в перспективе пиршественный зал. Продела руку Елагину под локоть. Он дернулся, быстро повернулся.

Что ты?.. Что ты трясешься?.. Кого ты там увидел?.. Киллера?..

Не знаю. Мне показалось.

Что — показалось?

Ничего.

Считаешь, на тебя будут охотиться здесь? — Она пожала плечами. — На закрытом правительственном вернисаже? Где вход строго по пропускам? Где все люди сосчитаны, как скот, по головам?

Где угодно. Я знаю законы охоты. Я сам охотник. Не будем об этом. Ты права, надо расслабиться. О, Иван Петрович, дорогой, и вы здесь!.. Какими судьбами?.. А, вы с Филом?.. Рад, рад, очень рад, дорогой господин Доусон! Судя по вашим довольным лицам, господа, ваши совместные дела успешно продвигаются?..

Владельцы нефтяных компаний. Акционеры авиаконцернов. Учредители новых престижных банков. Промышленная и финансовая элита незаметно, но плотно переслаивала яркое, броское цветное тесто актеров, режиссеров, музыкантов, знаменитой артистической богемы. Елагин стрелял глазами. И эти, эти, те, кто следит за ними за всеми, тоже должны быть здесь.

Как же без них.