Читаем 1.Неделя Триоди Великопостной. полностью

Оба они пришли в дом Отца Небесного, чтобы излить перед Ним свою душу, и начали молиться. При виде столь нежеланного соседства дух фарисея смутился; но в то же время это соседство дало ему благодарный материал для молитвы: как кстати подошел этот презренный мытарь, который верхом своей греховности давал яркую картину противоположности с воплощенной праведностью! И видя в этом как бы действие Промысла Божьего, фарисей начал громко[101] молиться: «Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди — грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь.» Можно представить себе, каким презрительным взглядом при этих последних словах фарисей сверкнул в сторону несчастного мытаря! Он пришел молиться, но при виде этой воплощенной греховности ему уже не о чем молиться: в сравнении с ним он воплощенное совершенство, сама праведность, облачившаяся в широкие воскрилия, и потому ему остается только благодарить Бога, что он не таков, как прочие люди. По своему благочестию он стоит неизмеримо выше всех других людей, не говоря уже об этом жалком, презренном у людей и отвергнутом у Бога мытаре, который от стыда не смеет поднять даже глаз и от угрызений совести ударяет себя в нечестивую грудь. И довольный собою, фарисей начал по пальцам перечислять дела своего благочестия, как бы желая этим осязательно доказать самому Богу свое неотъемлемое право на оправдание, как залог вступления на лоно Авраамово. «Пощусь два раза в неделю», перечислял он; «даю десятую часть из всего, что приобретаю», и конечно, упомянул при этом, что десятину дает даже с мяты, аниса и тмина (Матф. 23:23).[102] Этим самохвальственным кощунством и кончилась вся его молитва.[103] Ни единого искреннего вздоха не вырвалось у него из груди, ни единого слова покаяния не проронили его гордые уста, и еще раз презрительно сверкнув в сторону мытаря, той же высокомерной поступью вышел из храма, звучно опустив, конечно, при этом и свой золотой или серебряный сикль в сокровищницу храма, — в посрамление все тому же мытарю, как сборщику этих сиклей с народа Божьего для сокровищницы нечестивых язычников.

Когда фарисей изощрялся таким образом в кощунственном самохвальстве перед Богом, в укромном уголке, весь погруженный в созерцание своей греховности стоял и молился мытарь. Он был великий грешник. Будучи сыном Авраамовым, наследником обетований, он изменил своему народу и своему Богу. По бедности или преступной алчности он поступил на службу к тем компаниям откупщиков, которые, взяв у римского сената на откуп подати с завоеванных народов, с лихвой взимали их, беспощадно вымогая и выколачивая свои барыши. Поступая на такую службу, он должен был порвать все узы родства и дружбы и превратиться в бессердечное орудие беспощадного вымогательства. И сколько слез было пролито бедным, угнетенным, беззащитным народом, отдавшим бездушному сборщику свое последнее, добытое кровавым потом, достояние и сбережение, сколько разорения внесено было им в дотоле благоденствующие семейства! Бурей пронеслись по его душе эти мрачные воспоминания, и теперь перед лицем всевидящего Бога он стоял как бы объятый всесожигающим огнем правосудия Божьего. Он не смел даже поднять своих глаз к месту страшного присутствия Божьего, и в неудержимом порыве охватившего его чувства раскаяния лишь судорожно бил себя в грудь и с подавленным воплем взывал: «Боже! будь милостив ко мне, грешнику!»

И поразительна преобразующая сила искренней молитвы! В то время, как фарисей своим кощунственным самохвальством лишь усугубил тяжесть своего греховного лицемерия, презренный мытарь своими горячими слезами омыл свою душу от омрачавших его грехов и пошел домой оправданный перед своей совестью и перед Богом.[104] Своей покаянной молитвой он доказал, что еще не совсем алчность поглотила его сердце и в его душе еще теплилась искра добродетели, нуждавшаяся только в порыве усилия. его воли.

Бывают в жизни обстоятельства, которые повергают и доброго по природе человека в бездну зла и нечестия, но человек никогда не испытывается сверх сил, и у него всегда остается достаточная доля самоопределения, чтобы воспрянуть из бездны падения и усиленным напряжением свободной воли сбросить с себя иго греховного обольщения и увлечения. Вот ободряющий пример для многих из тех слабых душ, которые будучи увлечены в нечестие и пороки, отчаиваются в своем спасении. Милосердие Божье бесконечно, и всякая из глубины сердца исходящая покаянная молитва находит себе мгновенный отклик в бесконечно любящем сердце Отца Небесного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мера бытия
Мера бытия

Поначалу это повествование может показаться обыкновенной иллюстрацией отгремевших событий.Но разве великая русская история, вот и самая страшная война и её суровая веха — блокада Ленинграда, не заслуживает такого переживания — восстановления подробностей?Удивительно другое! Чем дальше, тем упрямей книга начинает жить по художественным законам, тем ощутимей наша причастность к далёким сражениям, и наконец мы замечаем, как от некоторых страниц начинает исходить тихое свечение, как от озёрной воды, в глубине которой покоятся сокровища.Герои книги сумели обрести счастье в трудных обстоятельствах войны. В Сергее Медянове и Кате Ясиной и ещё в тысячах наших соотечественников должна была вызреть та любовь, которая, думается, и протопила лёд блокады, и привела нас к общей великой победе.А разве наше сердце не оказывается порой в блокаде? И сколько нужно приложить трудов, внимания к близкому человеку, даже жертвенности, чтобы душа однажды заликовала:Блокада прорвана!

Ирина Анатольевна Богданова

Проза о войне / Современная русская и зарубежная проза / Православие