100 лекций: русская литература ХХ век

И поэтому он сумел придумать для «Белеет парус» такой романтический, авантюрный, исторический сюжет. Конечно, идеологически очень выверенный, потому что там матроса Жукова, матроса с «Потемкина», прячут на протяжении всей повести, и выхаживает его дедушка Гаврика, Гаврика Черноиваненко. И дедушка, замечательный одесский рыбак, он там представитель простого трудового народа, носитель его мудрости и стойкости. Но невзирая на всю ходульность дедушки, и такую же ходульность матроса, вся эта фабула со шпиком, который матроса преследует, с прятками, со всей динамикой восстания 1905 года на «Очакове», которое тоже там присутствует фоном, все это создает в повести очень напряженную, очень динамичную картинку. «Очаков» и «Потемкин», вот эти два главные названия 1905 года, они для молодого Катаева много значили. Я бы погрешил, наверное, против истины, если бы сказал, что вся эта революционная история подверстана к повести на «живую нитку».

Катаев действительно успел послужить и у красных, и у белых. Его путь в революцию был достаточно непрост. Но в общем, приходится признать, что революционная утопия и его, и всех южан — Олешу, Багрицкого — она в какой-то момент захватила. И Катаев искренне был предан советской власти, чего уж там говорить. В «Траве забвения», когда ему, классику, уже все было можно, он достаточно скептично отозвался о выборе Бунина, который «за чечевичную похлебку эмигрантской свободы» продал Родину и революцию. И он никогда не понимал вот этой бунинской ненависти к новизне и бунинской привязанности к прежней России. Да, «Белеет парус» вполне революционное произведение, полное памяти, и довольно светлой памяти, революционных предчувствий. В конце концов, ну что мы будем лгать, вся Одесса, действительно, в 1905 году сочувствовала «Очакову» и «Потемкину». Сколько бы мы не видели потом трагических свидетельств о русской революции 1917 года, о том, как ужасна была в Одессе гражданская война, о том, как через город прокатывались то русские, то интервенты, тем не менее, как бы мы не относились к этому всему, мы должны признать, что революционная сторона «Паруса», она, в общем, искренняя, светлая и ничуть не натужная.

Потому что матрос этот, Жуков, достаточно обаятельный герой, при всей своей правильности, да и, в общем, для детей, как это ни странно звучит для сегодняшней литературы, для детей как-то естественно желание прятать преследуемых. Ну посмотрите, сколько этого в литературе. У Грина, например, «Сто верст по реке», когда две девушки прячут беглого каторжника. Сколько этого у Бруштейн, в «Дорога уходят вдаль», когда тоже гимназисты помогают подпольщикам. Ну естественно для ребенка помогать тому, кого все преследуют. Не важно тут, революционный он матрос, контрреволюционный, если за ним гонится шпик, естественно прятать его от шпика. Вот то, что Петя и Гаврик прячут этого Жукова, романтического такого Робин Гуда революции, это очень естественно вписывается в ткань повести.

Третий непременный аспект — Катаев вообще большой мастер изображения подростковой любви. Самая удачная его книга на эту тему, я думаю, это «Юношеский роман Саши Пчелкина, рассказанный им самим», Пчелкин – это постоянный псевдоним Катаева в его поздней прозе. «Юношеский роман» это история его армейской службы в 1914 году и переписки с тогдашней его лиловоглазой любовью. Катаев всегда вспоминает о своей первой любви, гимназистке Наде Заря-Заряницкой, которая, кстати, гибнет, естественно, в «Вертере», расстрелянная в качестве заложницы. Но у Катаева вообще дар изображения подростковой страсти, подросткового чувства. Зрелая любовь, она не так ему удается. Почему? Наверное, потому, что вообще он силен во всем, что касается подростковой памяти, свежей, острой. Вот он любит, когда все в первый раз, это свежесть и острота впечатлений.

Он помнит свой первый Париж, а не свой Париж шестидесятых, он помнит первую свою Одессу, Одессу до 1918 года, а поздняя Одесса, Одесса тридцатых-сороковых годов, оставляет его, в общем, равнодушным. Он человек, влюбленный в собственное детство, потому что главная катаевская тема, как и бунинская, кстати, это быстротечность времени, бесследное исчезновение всего. Помните, как замечательно было в «Святом колодце»: «14.30. На «Маяке» легкая музыка. Неужели всему конец?». Вот этот стык воспоминаний радийного объявления и страшных мыслей о смерти, в этом весь Катаев. Отсюда такая невероятная острота, острота всех впечатлений, все происходит в соседстве смерти.