100 лекций: русская литература ХХ век

А советская литература, конечно, не похоронилась. Она осталась, она продолжается, она, вопреки статье Венедикта Ерофеева, продолжает оставаться живее всех живых, но в общем, проект был закончен. И теперь мы его рассматриваем, скорее, уже в аспекте музейном. Беда нашей нынешней жизни не в том, что она слишком советская, а в том, что она недостаточно советская, в том, что в ней нет ничего, за что господь мог как-то терпеть и прощать советскую власть. Нет интернационализма, нет просвещения, нет социального государства, нет хорошей серьезной литературы и сколько-нибудь самостоятельного кинематографа. Нет даже идеи, есть голая ложь и голое насилие. Вот это все от советской культуры отличается очень значительно.

То, что мы наблюдали в советское время, в семидесятые, этот пятый, интереснейший, на мой взгляд, этап советской жизни, он характеризуется высокой сложностью. А для меня, вообще говоря, сложность и есть синоним свободы. Это было очень многоступенчатое, очень разнообразное издание, в щели которого можно было забиться, а в коридорах и лабиринтах которого можно было потеряться.

Сегодня мы имеем дело с местом голым и плоским, на котором во время обстрела не окопаешься, земля там каменная. А вот в семидесятые годы у нас могли существовать отец и сын Тарковские, братья Стругацкие, братья Михалковы, я уж не говорю о Трифонове, Аксенове, даже Юлиане Семенове, даже Пикуле, который тоже существует в эту же эпоху. Они тогда казались паралитературой, а сегодня кажутся, на фоне нынешней прозы, почти академиками. И поэтому последние годы ХХ века это годы унизительного распада, среди которого есть какие-то ростки нового, но они пока незаметны. Незаметны они и до сих пор.

Мы вступаем в разговор об эпохе распада, но не надо забывать, что в истории России распад всегда время самое творческое и самое плодотворное. Услышимся через неделю.

1951 - Анатолий Суров — «Рассвет над Москвой» (15.10.2016)

Здравствуйте, дорогие друзья! Мы продолжаем наш курс «Сто лет ― сто книг». Мы уже перешли, кстати говоря, экватор и теперь начинаем с 1951 года анализ советской главным образом литературы (хотя русской зарубежной тоже) второй половины XX века. Сегодня у нас самое что ни на есть советское произведение. В 1951 году Сталинская премия второй степени была присуждена Анатолию Сурову за пьесу «Рассвет над Москвой», Юрию Завадскому за ее постановку в театре Моссовета и ведущим артистам театра за участие в этом произведении.

Думаю, что большинству сегодня эта пьеса знакома по комментариям к повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Первым эту аллюзию, этот намек раскрыл Лакшин в своей статье 1964 года. Как известно, у Солженицына есть такой столичный режиссер, интеллектуал Цезарь Маркович, который, видимо, сел за космополитизм. Поскольку действие «Одного дня Ивана Денисовича» происходит в 1951 году, ― может быть, в начале 1952, в общем, зимой, ― это очень принципиальный момент для понимания повести: все уже происходит на излете, незадолго до смерти Сталина.

В декабре 1951 года Цезарю Марковичу приходит посылка, а в этой посылке ― свежая «Вечерка». Свежей она была два месяца назад, когда посылку собирали. И он говорит: «Здесь интереснейшая рецензия на премьеру Завадского». У Завадского в 1951 году была одна главная премьера ― вот этот самый «Рассвет над Москвой», который таким образом упоминается в повести Солженицына как один из главных знаков эпохи.

История эта интересна в основном по трем параметрам. Во-первых, интересна, конечно, сама фигура Анатолия Сурова. Это человек удивительный, который дожил аж до 1987 года. Он не оставил в литературе практически никакого следа, и это закономерно, потому что он, собственно, ничего и не писал. Удивительный этот человек прославился тем, что громя космополитов, ― а громил он их идейно, убежденно, ― вовремя сообразил, что сейчас для людей, неспособных к писательству, настали идеальные времена. Они могут давать скромный заработок космополитам, которых выгнали со всех работ.

Как известно, разгром космополитизма в литературе начался с того, что стали громить театральных критиков во главе с Юзовским и Борщаговским. Это были, естественно, в основном евреи. Естественно потому, что космополит ― это тогдашний псевдоним еврея. Началась сталинская антисемитская кампания, которая, естественно, не могла называться антисемитской: все-таки Сталин ― победитель Гитлера и убежденный антинационалист, как он всю жизнь говорил. Тем не менее космополиты ― это именно театральные критики, которых упрекали за то, что они травят исконно русских драматургов.