100 лекций: русская литература ХХ век

Из всех послевоенных романов, которые об этом рассказывают, наиболее известны книга того же Некрасова «В родном городе», довольно жесткая, надо сказать, и чрезвычайно интересная книга Юрия Бондарева «Тишина», с ее продолжением «Двое». «Тишина», наверное, лучший роман Бондарева, во всяком случае, самый честный, наиболее откровенно рассказывающий именно об этом страшном переломе сознания — вернулись победители, а оказались никем.

Но, пожалуй, роман Казакевича объемнее и серьезнее. Первая его часть, «Весна на Одере», рассказывает о самом счастливом для Казакевича времени — о времени окончания войны.

Вообще Казакевич интересная довольно личность, я думаю, что права была дочь Марины Цветаевой, Ариадна Эфрон, которая была в него тайно влюблена, я думаю, которая сказала, что из всех писателей послевоенного поколения, этот был самым смелым, самым последовательным и самым честным. Он начинал тоже как абсолютно правоверный советский поэт, писавший притом на идише, работавший в Биробиджане, в новосозданной еврейской республике, восторженно принимавший, как говорили тогда, советскую власть. Он о многом стал догадываться, и из Биробиджана вовремя уехал, поняв, что утопия еврейская там не осуществилась, и вообще евреям в России не построить никакой утопии.

А он оказался во время войны феноменально умным и храбрым разведчиком. Такое бывало, когда интеллигент тихий, вот Астафьев вспоминал, что такими чаще всего оказывались бухгалтеры или школьные учителя, то есть человек, которому приходится довольно много рисковать в обычной мирной жизни, при подчеркнуто мирной профессии, вдруг они оказывались идеальными вояками. Вот таким идеальным воякой оказался Казакевич, тихий книжный еврей оказался отважнейшим сначала командиром разведчиков, а потом начальником штаба.

Человек, который действительно феноменально чувствовал врага, умел, понимал, где какие огневые позиции, где и откуда ожидать удара, интуицией отличался какой-то поразительной, поэтической. И он действительно дослужился до довольно высоких, не имея никакого военного образования, дослужился до подполковника, хотя это уникальный, удивительный случай, когда человек без академии, без военного образования занимает полковничью должность. И при этом он, в частности, вот как мой дед, который всю жизнь работал сначала водителем, потом некоторое время сборщиком на заводе Лихачева, тогда заводе имени Сталина, то есть занимался какой-то подчеркнуто мирной, совершенно не боевой профессией. И дорос до помпотеха полка, и не хотели его из армии отпускать, и прекрасно он в этой армии себя чувствовал и с орденами пришел. Вот люди, которые в обычной жизни абсолютно мирные и штатские, а там они становятся вдруг героями.

И Казакевич был действительно некоторое время не только выдающимся штабистом, не только отважнейшим разведчиком, о котором вспоминали все сослуживцы как о каком-то образце флегматики и спокойствия, но он побыл некоторое время и комендантом маленького города в Германии, о чем и рассказал в «Доме на площади».

«Дом на площади», это комендатура, где протагонист подполковник Лубенцов как раз и осуществляет свои первые мирные обязанности. Они троякого рода: во-первых, надо наладить какой-то контакт с местным населением, совершенно по тем временам отважные тексты Казакевича о том, что злоба патологическая к этому мирному населению в солдатах сидела, несмотря на всю радость победы, и он не находит в себе силы эту злобу осудить, потому что есть за что, потому что все немцы соответчики. И вот эта мысль Казакевича, она очень точна. Да, это мирные граждане, да, безусловно. Да, они в какое-то время были обмануты, но почему они с такой радостью поддавались на этот обман?

Там не описаны никакие зверства, и собственно говоря, зверства эти, как правило, сильно преувеличиваются задним числом, а наоборот, там описаны попытки солдат как-то и успокоить этих немцев, и кормить их, и налаживать с ними контакты, но ужас-то весь в том, что все эти люди, они соучастники. И соучастники не только потому, что они поддерживали фюрера, не только потому что верили, а потому что они доносили друг на друга, потому что они коммунистов в собственной среде затравливали и сдавали.

И там есть, кстати, вот эта пятерка коммунистов, которые вернулись одни из Заксенхаузена, другие из Дахау, они вернулись и вспоминают свою подпольную работу среди этих же немцев, из разных лагерей, везде они побывали. И вот они вспоминают. А некоторые из одного лагеря смерти переходили в другой, более страшный, ну как советские диссиденты, только им хуже приходилось. И вот они вспоминают, как их выслеживали и сдавали их же добрые соседи, их сограждане. А ведь это были нормальные люди! Понимаете, ведь в этом-то весь и ужас, что на изломе военном, на этом этапе, тишайшие немцы-мещане превращались в собак-ищеек, палачей, доносивших друг на друга. Это замечательно написано.