100 лекций: русская литература ХХ век

Скажу больше: у Стругацких здесь проведена главная и, может быть, тогда ими самими еще не осознанная мысль о том, что сбежать из истории вообще невозможно, что машины всегда будут идти одним и тем же маршрутом, что в некотором смысле бегство из XX века, а если говорить шире, то и бегство из Средневековья, тоже немыслимо. Нельзя сбежать. Вот эта мысль о том, что нельзя сбежать, она проходит через всю повесть, когда из лагеря, описанного там, пытаются сбежать самые храбрые, а сбежать некуда — кругом снежная равнина. И в этом-то и ужас, что когда им встречается один из охранников этого лагеря — внешне очень славный, симпатичный мальчишка с психологией законченного эсэсовца — они понимают, что и ему ничего объяснить нельзя. Они с ним пытаются быть добрыми, но когда они пытаются ему предложить варенье, да, Хайра его зовут, «Варенья, — неприятным голосом сказал Хайра. — И быстро». И тогда Саул, говорящий с ними по-английски, чтобы не понял Хайра, уже выученный русскому языку, говорит: «Boys, it won't pay with SS-men, let me teach this little pig». Дайте мне поучить этого поросенка, это с эсэсовцами не сработает. Никому нельзя ничего объяснить, никакой прогресс ничего не сделает, никакая доброта, никакое развитие — из эсэсовца нельзя сделать ничего другого. Little pig и есть little pig.

Кстати говоря, к такому же выводу пришли прогрессоры и в «Трудно быть богом», потому что дон Румата Эсторский, оказавшись в новом Арканаре, после прихода к власти черных, единственное, что он может сделать, это мечом прорубать себе дорогу среди трупов, как только убили Киру, его возлюбленную, он перестал сдерживаться и истребил всех. Он там сказал замечательную фразу: «короче, видно было, где он шел». В общем, это действительно видно. Прогрессор не может сделать ничего, прогресса нет, можно спасать лучших. И, страшное дело, несмотря на оптимизм отдельных ранних произведений Стругацких, «Попытка к бегству» — это бесконечно сумрачная, бесконечно мрачная вещь, которая сегодня воспринимается как родная, которая сегодня так точно соответствует нашему мироощущению.

Дело же не в том, как думали сами авторы, дело же не в том, что нельзя сбежать из своей эпохи, нельзя ее предать, надо ее прожить — это узкий, частный смысл. Ужас в том, что вообще нельзя сбежать из мира, как мы его знаем. Всякая попытка к бегству приведет нас на другую планету, где все то же самое, где люди с позолоченными ногтями — это представители бывшей аристократии — в дерюге лежат на снегу. Куда бы ты ни сбежал, за тобой сбежит твое отчаяние, за тобой сбежит твоя судьба. Поэтому попытка к бегству от участи, которую мы все пережили примерно с 1985-го по 1995-й, она закончилась точно так же: мы опять ударились мордой обо все то же самое. Пока мы не научимся останавливать машины (а остановить их можно только поняв, как они устроены), мы можем сколько угодно по ним палить — везде нас будет ждать планета Саула, на которую мы и вернулись, к курсу своему. Вот, может быть, почему эта вещь Стругацких, самая простая для экранизации, до сих пор не экранизирована и вряд ли будет экранизирована когда-либо. Вот почему в любви к этой повести, или роману, признаются так неохотно.

Значит, нужно, конечно, объяснить, что такое Стругацкие, почему так в этот момент уже каждой их публикации ждут и расхватывают сборники, они печатаются в основном в сборниках фантастики. У них собственные книги уже тоже есть, но пока еще их печатают очень осторожно. Борис Стругацкий — звездный астроном, Аркадий Стругацкий старше его на 8 лет, Аркадий Натанович — переводчик с японского, он успел повоевать, чудом был спасен из блокадного Ленинграда, отец погиб при эвакуации, Аркадий выжил. Борис таким же чудом выжил в блокаду, мать осталась в городе вместе с ним. Первый известный нам текст Аркадия — это потрясающей силы письмо из эвакуации о смерти отца и том, как сам он пытается привыкнуть к еде и страдает все время от лютых желудочных спазмов — невероятной мощности текст. Аркадий Натанович успел перевести несколько японских текстов, поработать военным переводчиком, написать повесть в соавторстве о ядерных испытаниях в Японии «Пепел Бикини».

По-настоящему его стали знать, как и брата, после первой их повести «Страна багровых туч» и, соответственно, «Путь на Амальтею» — вот эти две книги, которые заставили говорить о новых фантастах. Как любил говорить Борис Натанович, если бы поздние Стругацкие увидели Стругацких ранних, они бы не знали, скорее всего, о чем с этими наивными идеалистами говорить, а ранние Стругацкие пришли бы в ужас от своей эволюции и прокляли бы старших за цинизм. Но тем не менее, если первые книги Стругацких были еще полны удивительно заразительного, бодрого, совсем не желчного мировоззрения, оптимизма, юмора, счастья от работы, если они сумели написать единственную убедительную советскую утопию, мир, где хочется жить, мир, где главной радостью является познание и работа, то уже в 1962 году в их биографии уже наметился скачок.