100 лекций: русская литература ХХ век

Но оказалось, что там ничего не раскололось, кончилось для него все сравнительно благополучно, но описание этой драки, этих глумящихся типов… Вот потом, когда Астафьев написал рассказ «Людочка», про эту же глумящуюся пьяную сволочь, которой столько расплодилось, я думаю, что и Распутин такой силы и ярости не достигал. Но эта книга, которая вся просто сияет от белого каления, от внутренней дрожи, ярости, ненависти, которая в ней есть, потому что это человек, действительно, воспитанный добрыми людьми, людьми долга, и вдруг перед ним те, для кого вообще никаких нравственных правил нет, для каких есть только одно наслаждение — демонстративно хамить, глумиться, переступать все время границу, отделяющую зверя от человека. Вот этот цинизм дикий и этот постоянный запах дерьма и рвоты, который преследует героя, это долго потом не отпускает читателя. Это написано с такой силой изобразительной, что поневоле задумаешься.

Понимаете, принято ведь такое представление о русской литературе как о доброй, любящей, несколько сусальной, такой, как писал, помните, Георгий Иванов, «сентиментальное онанирующее русское сознание». На самом деле, конечно, русская литература лучшие свои страницы писала кипящей желчью. Это было у Герцена, это было у Толстого, это было у страшного, ледяного насмешника Тургенева, у Салтыкова-Щедрина. Уж сколько этого было у Достоевского, чего и говорить. Сама по себе доброта — хороший стимул, но ненависть, когда она подмешана в чернила, она тоже придает литературе какую-то невероятную силу.

И до сих пор свет этого романа, надо сказать, он до сих пор идет и доходит. Не только потому, что эта книга все-таки умеренно оптимистичная, все-таки в ней есть борющийся герой, но главное в ней то, что она несет в себе радость, вы не поверите, от долгого молчания, наконец разрешившегося речью. Человек терпел, терпел, и наконец сказал то, что чувствовал себя обязанным сказать. В этом смысле «Печальный детектив» — высшее достижение перестроечной литературы. И потому так жаль, что надежды Астафьева, связанные с его героем, оказались разбиты уже в самое ближайшее время, а может быть, разбиты не до конца.

Ну, а о литературе 1987 года и о романе «Дети Арбата», который отделяет гласность от свободы слова, мы поговорим в следующий раз.

1987 - Анатолий Рыбаков — «Дети Арбата» (02.09.2017)

Программа «Сто лет — сто лекций» добралась до 1987 года. Отчетливо помню, когда я уходил в армию в июне, а потом немножко меня еще отпустили побродить по воле и призвали в первых числах июля 1987 года, мне было особенно обидно уйти, не дочитав «Детей Арбата», которые начали публиковаться как раз в июньском номере журнала «Дружба народов», где, как сейчас это звучит, в общем, довольно странно, их приходилось пробивать через колоссальный пресс сразу нескольких инстанций. И Сергей Баруздин, тогдашний главный редактор журнала, героически пробил книгу.

Можно сказать, что с 1987 года гласность закончилась и началась свобода слова. Произошло это не на публикации «Архипелага ГУЛАГ», которая случилась тремя годами позже, а на романе Рыбакова, который резко отделил довольно косметическую свободу 1986 года от разгула 1988-го. 1987 год — тот рубеж, на котором Перестройка сделалась необратимой.

В чем проблема? Вообще говоря, роман «Дети Арбата» чрезвычайно показателен для истории советской литературы, он пережил три волны, три абсолютно разных отношений к нему. Когда книга, во всяком случае, первый ее том из будущей тетралогии, первая часть, написанная в общих чертах еще в 1966 году и анонсированная тогда же «Новым миром», когда появилась первая часть, этот журнал, эти три, точнее, журнала рвали из рук, достать их было совершенно невозможно. Но мы-то получали, естественно, потому что мать все-таки преподаватель литературы с большим стажем, все московские словесники были у нее в друзьях, и все нужные книжки оказывались у нас дома очень быстро, пусть на 2-3 ночи.

Книга была тогда абсолютной сенсацией, Анатолий Рыбаков сделался не просто знаменем Перестройки и ее прорабом, как это тогда называлось, а еще и руководителем ПЕН-центра, только что народившегося еще в советской стране. «Дети Арбата» переиздавались многократно, были немедленно переведены на все европейские языки, вышли в Штатах, обеспечили Рыбакову широкую славу. Ну, и, в общем, эта первая волна закончилась благополучно к 1991 году.

Несмотря на то, что следующие части тетралогии — «Тридцать пятый и другие годы», «Страх», «Прах и пепел» — продолжали исправно выходить с интервалом в 2 года, и к 1995 году все это завершилось, последнюю часть уже, по сути дела, никто вдумчиво не читал. Произошли события, которые благостный дух Перестройки очень сильно отделил от кровавых 90-х, как их теперь часто называют.