100 великих деятелей тайных обществ

Белый, несомненно, был мистиком, хотя в советское время ему приходилось всячески открещиваться от такого определения сути своего мировоззрения и утверждать, намекая на полученное образование, что «типичные мистики не бывают смолоду перепичканы естествознанием». До октября 1917 года писатель имел возможность более свободно высказываться на эту тему. В предисловии ко второй, «Драматической», симфонии он отмечал, что «здесь осмеиваются некоторые крайности мистицизма. Является вопрос, мотивировано ли сатирическое отношение к людям и событиям, существование которых для весьма многих сомнительно. Вместо ответа я могу посоветовать внимательнее приглядеться к окружающей действительности». Несомненно, для Белого, помимо крайностей, существовала и некоторая «здоровая» основа мистицизма. Также религиозный философ Павел Александрович Флоренский (1882–1937) в рецензии на «Северную» симфонию, опубликованной в 1904 году, отмечал: «Для автора “Симфонии” Бог реален до осязательности: “На вечерней заре сам Господь Бог, весь окутанный туманом, бродил вдоль зарослей и качал синим касатиком”. Он – здесь теперь. Наши усилия не есть что-то мнимое, вечно стремящееся, но никогда не достигающее цели, нечто оставляющее еще и еще возможность желания. Нет, еще усилие, напряжемся в последний раз – и мы в неизъяснимом трепете детской радости внезапно входим в окончательную и последнюю стадию, получаем свой идеальный облик… Поэму Белого законно назвать “поэмою мистического христианства”».

Белый в письме к литературоведу и критику Разумнику Васильевичу Иванову-Разумнику (1878–1946) 23 октября 1927 года так отзывался о К.Н. Васильевой: «Она – первая меня поняла в моей антропософии… Она одна из всех москвичей с невероятной чуткостью поняла, в какой мрак я ушел (я в те дни уже решил ехать за границу); и она нашла слова… И я – вернулся в Москву с решением: мне быть в России». Антропософом писатель оставался до конца жизни. Любовь им также понималась мистически, как любовь не только к человеку, но и к воплощенному в нем миру света или тьмы, Добра или Зла. В предисловии к четвертой симфонии «Кубок метелей» Белый утверждал, что «хотел изобразить всю гамму той особого рода любви, которую смутно предощущает наша эпоха, как предощущали ее и раньше Платон, Гёте, Данте, – священной любви». Для него еще в программной статье 1903 года «Символизм как миропонимание» вне всякого сомнения остается основополагающее утверждение: «Не событиями захвачено все существо человека, а символами иного». Для Белого заключенный в явлении символ означал вне явления лежащую сущность, надмирную или потустороннюю.

Антропософия, которой увлекался Белый, проповедовала аскетизм как один из вариантов духовного пути. Например, в марте 1913 года, по записи Белого, «Ася объявляет мне, что в антропософии она окончательно осознала свой путь, как аскетизм, что ей трудно быть мне женой, что мы отныне будем жить братом и сестрой. С грустью я подчиняюсь решению Аси», в связи с чем писатель в ноябре того же года констатировал: «Ася объявляет мне, чтобы мы не говорили друг с другом на темы наших путей, я ощущаю, что в точке священнейшей Ася покидает меня, отъединяется, ускользает». Антропософское учение Р. Штейнера находило в Белом уже удобренную почву. Еще до знакомства с главой Антропософского общества Белый в романе (или повести) «Серебряный голубь» (1910), продолжением которого явился «Петербург», запечатлел старообрядческую мистическую секту аскетического толка. Художественная фантазия Белого в инфернальных образах отражала его представления о реальном бытии Бога и потусторонних сил.

Кроме уже упомянутых Белый является автором сборников статей «Символизм» (1910) и «Арабески» (1911), книг стихов «Золото в лазури» (1904), «Пепел» (1909), «Королевна и рыцари» (1919), романов «Котик Летаев» (1916) и «Крещеный китаец» (1927) и ряда других произведений.

Мустафа Кемаль-паша Ататюрк (1880–1938)

Турецкий политический деятель и полководец, масон, член тайных организаций «Ватан ве Хюррийет» («Родина и свобода») и османского общества «Единение и прогресс» («Османлы Иттихад ве теракки джемиети»).