100 великих крылатых выражений

Император Александр I.

Гравюра 1802 г.

Было в нем, как судили потом, что-то и впрямь странное, гамлетовское. Он словно был одержим призраком убитого отца и, не имея уже возможности строго спросить с матери, покойной Екатерины Великой, начал воевать с ее тенью – ее незримым присутствием в российской политике. Едва придя к власти в ноябре 1796 г., Павел I, подозрительный и упрямый до мозга костей, принялся изгонять людей, некогда приближенных ею за заслуги, и отменять все, сделанное ею.

Главная опора императора, дворянство стонало и злобилось. Но он, как безумный Гамлет из шекспировской пьесы, будучи крайне нетерпим к другим, продолжал дразнить всех подряд и наживать врагов. Врагов же он не прощал даже после смерти. Не имея возможности достать рано умершего «матушкина супруга» Г. А. Потемкина, он велел могилу его сровнять с землей. Кажется, сами силы небесные отвернулись от «бедного, бедного Павла» после таких постыдных побед.

Слова «отменил» и «запретил» стали ключевыми в его контрреформах. Он отменил свободу от телесных наказаний дворянам, совершившим уголовное преступление. Отменил выборные должности в нижнем земском суде. Запретил губернские дворянские собрания. Запретил все частные типографии. Запретил употреблять такие слова, как «граждане», «отечество», «общество».

Сенат при нем потерял всякое значение. Петербург же он попытался превратить в одну большую казарму. По его указам все в городе должны были начинать службу в 6 часов утра, а засыпать в 10 вечера. Помимо круглых шляп, он также запретил сапоги и фраки, велев носить камзолы. Всюду появились и зримые символы запретов – черно-белые полосатые караульные будки и шлагбаумы. «Петербург перестал быть похожим на современную столицу, приняв скучный вид маленького немецкого города XVII столетия», – вспоминал полковник Н. А. Саблуков, в 1801 г. далекий от заговорщиков («Цареубийство…»).

Запреты сопровождались постоянными арестами. Подвергнуться им мог каждый. Графиня Д. Х. Ливен писала: «В крепости не переводились многочисленные жертвы, а порою вся их вина сводилась к слишком длинным волосам или слишком короткому кафтану» («Цареубийство…»). Несправедливости множились.

В те же годы немало армейских офицеров были разжалованы и сосланы Павлом I. Ведь с еще большим размахом, чем – нарушим его запрет и произнесем это слово – общество, он перестраивал русскую армию, показавшую себя при Суворове, Румянцеве и Потемкине лучшей в мире. Все в ней, начиная от формы, неудобной формы с косами и буклями, должно было напоминать прусскую армию, не раз битую русскими солдатами в годы Семилетней войны. Новые пехотный и конный уставы, принятые при Павле в первый месяц его царствования, были списаны с прусского образца. В войсковых частях был введен строгий режим, отменены отпуска. Все должны были заниматься до одури строевыми упражнениями на плацу – этой бессмысленной, утомительной шагистикой, готовясь не к войне, а к парадам и смотрам.

Проводя все эти реформы, столь обидные для русской армии, Павел I как будто и думать не хотел о том, что душой и движителем всех дворцовых переворотов в России была гвардия – оскорбленная им элита армии. Своим упрямством он довел дело до того, что заговор против него организовал сам военный губернатор Петербурга, граф Петр Алексеевич Пален (1745–1826). Поистине власть Павла I мешала многим. Идея заговора витала в воздухе.

Большинство заговорщиков, впрочем, не хотели никакого «ужасного события» (Саблуков) или «отвратительного дела» (Коцебу). Они планировали лишь отстранить Павла I от власти и, как оправдывался впоследствии граф Л. Л. Беннигсен, «увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором» («Цареубийство…»).

Большинство – но не все. Руководители заговора, и прежде всего граф Пален, понимали, что взялись тягаться не с «дурачком», а с «опасным деспотом». Всякое промедление здесь будет смерти подобно. Ввязавшись в сражение, надо вести бой, а не ждать, что враг развернется и ретируется. Пален несколько лет спустя признался собеседнику: «Я прекрасно знал, […] что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция» («Цареубийство…»).