100 знаменитых москвичей

Вот тогда-то дядя Феликс Блуменфельд посоветовал сдать экстерном экзамены на диплом Петроградской (Петербургской) консерватории, коей он был профессором, что и было успешно предпринято. Полученный документ «свободного художника» позволял преподавать на территории Российской империи, а также концертировать. Нейгауз тут же воспользовался открывшимися перспективами и в 1916 г. отправился в Тифлис (Тбилиси). Там он до 1918 г. успешно преподавал в местном Музыкальном училище Императорского русского музыкального общества. Затем все тот же дядя Феликс пригласил его в Киев, где ему самому предложили должность директора музыкально-драматического института им. Лысенко. Племяннику предлагалось вести класс фортепиано. Украинский период в деятельности Нейгауза продолжался вплоть до 1922 г., когда его по ходатайству А. Луначарского (брат наркома) вместе с дядей перевели в Московскую консерваторию. Именно здесь до конца своей жизни Генрих Густавович реализовывал себя как педагог. Им была создана самая известная за все время существования Московской консерватории пианистическая школа. Причем маэстро был наделен редким даром передавать не только непосредственно исполнительские навыки, но и свой преподавательский дар. Наиболее яркие примеры этого – Л.Н. Наумов и В.В. Горностаева, которая долгое время сотрудничала с телевидением, способствуя всеобщему распространению музыкальной культуры.

После перенесенной в середине тридцатых годов тяжелой болезни у Нейгауза на всю жизнь осталась поврежденной правая рука. Строгий к себе пианист говорил, что его поэтому нельзя называть виртуозом. Вряд ли бы с этим согласился хотя бы один из его слушателей (преподавание было все время совмещено с самым насыщенным гастрольным графиком). Те, кто слышал в исполнении Нейгауза хотя бы один из концертов Шопена или сонату Бетховена (Hammerklavier длительностью 45 минут он выучивал за неделю), согласились бы с Л. Гаккелем, что «виртуоз – это не только руки». «Генрих Великий», как его часто называли, чувствовал музыку сердцем. Говорили, что каждое его новое исполнение любого произведения, несмотря на неменяющуюся трактовку, «дышит живой прелестью свободной, ничем не скованной жизни – все рождается заново – как заново каждую весну на деревьях шумит молодая листва».

В Московской консерватории с 1935 по 1937 г. Генрих Густавович был вначале заместителем, а затем занимал и должность директора. В 1940 г. он получил звание доктора искусствоведения. С началом войны, несмотря на стремительное наступление немцев, он отказался эвакуироваться из столицы. Из-за чего – теперь доподлинно сказать невозможно. Одни считают, что причиной была болезнь сына, другие – тещи. Правильнее будет сказать, что кто-то из близких ему людей не мог быть вывезен по состоянию здоровья. В такое трудное время подобное поведение вместе с немецкими корнями не могло не вызвать подозрения. 4 ноября 1941 г. Нейгауза арестовали. В ордере так и было сказано, что, мол, дожидается прихода врага. Дочь маэстро Милица предполагает, что настоящей причиной были высказывания отца, который всегда говорил то, что думает. Нравилось же ему в советской власти далеко не все, хотя бы война с Финляндией. Несмотря на восемь месяцев, проведенных на Лубянке, Нейгауз в шпионской деятельности не признался. Поэтому или по каким-то другим соображениям приговор был относительно мягок: пять лет ссылки. Однако в Свердловске маэстро пробыл только до 1944 г., после чего, благодаря заступничеству различных деятелей культуры, ему разрешили вернуться к работе в Москве.

Он возвратился к любимым ученикам и концертной деятельности. К слову сказать, Нейгауз любил выступать не только соло, но и в ансамблях, например фортепьянным дуэтом вместе с Феликсом Блуменфельдом, с квартетом им. Бетховена или Давидом Ойстрахом. У него вообще отсутствовала всякая звездность. С учениками он общался на равных, на свои уроки пускал чуть ли не всех желающих. Даже когда Нейгауз бил Бориса Пастернака за уже упомянутую тяжелую провинность, и то в первую очередь переживал о его гениальной голове.

Окончить консерваторию по классу Нейгауза считалось для пианиста вершиной успеха. Это при том, что, по мнению М. Ростроповича, он совсем не был ментором. Он был личностью необычайно светлой. Есть люди, которые не только при личном общении, но и при воспоминании о них вызывают только радостные чувства. Поэтому совсем не хочется говорить о непонятной истории, случившейся с Генрихом Густавовичем за два года до смерти. Она была связана с одним из его самых известных учеников – Эмилем Гилельсом, который якобы написал ему весьма нелицеприятное письмо. В прессе было изложено множество версий произошедшего. Сам же Нейгауз не хотел, чтобы об этом распространялись. Он поделился только со своими близкими, а само письмо сжег. Наверное, следует уважать его волю и не заниматься различными домыслами.