Бедуин отшвырнул врача в сторону и двинулся тяжелым шагом к постели девушки. Наклонился к ней несколько секунд смотрел на бледное до синевы лицо вдруг начал выдирать из ее рук иглы, сдергивать кислородную маску.
— Вы что делаете? Вы с ума сошли? Вы же ее убьете!
Врач хотел было броситься к обезумевшему бедуину, но медсестра удержала его за рукав.
— Не надо… — прошептала она и замерла, когда ибн Кадир подхватил девушку на руки и понес ее к выходу из палаты. — он сумасшедший, не связывайтесь с ним.
— Она умрет в ближайшие полчаса-час. Он не должен ее трогать, — простонал врач, провожая сумасшедшего бедуина расширенными от удивления и шока глазами.
— Может так и лучше… пусть умрет у него, а не у нас. Нужно позвонить господину аль Саиху и предупредить об инциденте. У нас здесь есть люди этого человека, внизу на минус первом.
— Он считал, что это яд. Но мы не нашли в ее крови никаких следов отравления. Я до сих пор уверен, что никакого яда не было.
— Не знаю… это могло бы показать только вскрытие. А в таком состоянии мы не в силах провести полную диагностику. Вы все правильно сделали, Азар.
— А девушка на русскую похожа и никаких ее документов не было, ничего не было.
— Это не наше дело. С этими страшными людьми лучше не связываться.
Он вез ее в пустыню, гнал на полной скорости, как одержимый. И сам не понимал, что именно чувствует. Это даже не было не чувством, это было его физическое состояние — сам на грани агонии. Одной рукой руль держит, другой ее тонкое запястье и палец на пульсе. Про себя удары отсчитывает и жмет на газ. Рифат должен его встретить с лошадьми у двух красных барханов, а там в пустыню к Джамиле. Только на нее вся надежда.
Снова на Альшиту посмотрел и сердце болезненно сдавило в камень, с такой силой, что казалось оно вот-вот остановится. А перед глазами похороны матери, горящий дом. Нет, он не видел, как он горел, но эта картина всегда возникала у него перед глазами. Потом, спустя годы, Аднан поднимал это дело, рылся в архивах, находил людей, которые занимались расследованием. Как написано во всех бумагах — поджога не было. Возгорание произошло из-за сгнившей проводки. Только как могла сгнить проводка в новом доме, где ее только недавно провели?
Палец сдавил запястье и ему показалось, что его собственный пульс бьется так же, как и ее. С той же частотой. И осознание, что в этот раз его сердце перестанет биться вместе с последним ударом ее сердца. Без пафоса, без преувеличения. Осознание собственной надвигающейся смерти и пульсация голоса медсестры у себя в голове.
«Она умирает».
Черта с два! Он не давал ей такого разрешения. Умереть слишком большая роскошь. Переплел свои пальцы с ее, выскакивая на дорогу, вьющуюся серпантином над обрывом.
— Моя ледяная, девочка, не смей уходить… смерть — это не свобода, смерть — это ничто. Слышишь? Ты помнишь, что сказала мне? Помнишь, когда мы смотрели на горизонт?
Ему казалось, что ее пальцы стали еще холоднее и он замерзал вместе с ней. Когда наконец-то выскочил из машины, подхватив ее на руки снова и побежал к ожидавшему его Рифату, показалось что прошла целая вечность.
— Аднан, скоро начнется буря, надо переждать и …
— Нет времени ждать. Она умирает, понимаешь? Умираееет!
— В ураган ты не доскачешь до пещеры старой ведьмы.
— Значит не доскачу.
Они посмотрели друг другу в глаза и Рифат отшатнулся назад.
— Ты безумен! Эта женщина сводит тебя с ума.
Но он его не слышал, передал ему свою ношу, вскочил в седло и ппротянул руки, чтобы подхватить бесчувственное тело и прижать к себе.
— Молись Аллаху, брат. Молись так искренне, как только сможешь, если я вернусь один много смертей увидит он. Так много, что песок в этой пустыне станет красным от крови.
И пришпорил коня, подхлестнул по крупу сзади.
— Я… хотела бы учиться доверять любимому… а не Господину.
Сказала и прикусила губу. Рука Аднана сжала ее лицо за скулы и дернула к себе, но глаза я она так и не открыла.
— Сняла повязку, но держишь закрытыми глаза. Разве это не покорность?
Отрицательно качнула головой.
— Тогда что это, Альшита?
— Это мое решение сделать так, как ты попросил… а не страх и покорность перед Господином.
— Какая же ты строптивая и упрямая девчонка, — выдохнул ей в губы, — с ума меня сводишь.
Первые клубы пыли носились в воздухе и забивались в ноздри. Он прижал девушку к себе, пряча ее лицо на своей груди, прикрывая ее своей накидкой от ветра и впиваясь пятками в бока коня. Иногда он останавливался в ужасе, чтобы проверить дышит ли она, чтобы касаться губами ее губ, улавливая дыхание и снова мчаться, как оголтелый вперед, оглядываясь на клубящуюся позади пыли, которая словно жуткие тучи из грязи и песка, кудрявилась и неумолимо надвигалась на него, грозясь поглотить под собой.