— Упрямец! Добился-таки своего! — ворчит себе под нос и как всегда помешивает что-то в чане. На самом деле она в этом не сомневалась, что добьется… омрачали радость только ее видения и сны, но она о них молчала и надеялась, что все это происки ее воображения, да и стара она уже стала. Может быть неверно толкует свои сновидения.
Он смотрел, как она уже самостоятельно расчесывает волосы, как пока подрагивает рука и ему хочется перехватить ее и сделать это самому, но он не хочет надавить, не хочет сделать то, о чем она не просила. Чем лучше себя чувствовала Альшита, тем больше начинала чувствоваться та самая пропасть между ними, которая разделяла их раньше. Молодая женщина переставала нуждаться в нем и в его помощи, а он… он смотрел на нее с такой же тоской, как смотрел бы преданный пес, которого вдруг выставили за дверь.
Выходил наружу и стискивал руки в кулаки. Думая о том, что не позволит ей отдалиться и она будет принадлежать ему… будет, ибо иного не дано. И если захочет вернуть их былую вражду, то он попросту свихнется и совершенно потеряет голову. К безумной нежности снова начала примешиваться дикая жажда подчинять себе насильно. Но пока что она была слаба и мешалась с его страхом потерять ее навсегда. Пока что она была зыбкой и пряталась где-то в недрах его подсознания. Нет, он не стал бы брать ее насильно. Ему хватило тех раз… хватило сполна видеть ненависть в ее глазах и слышать ее в каждом слове. Он больше не хотел суррогатов… он хотел того самого счастья, которое испытал, когда она впервые ему улыбнулась, он хотел этого же счастья, когда захочет взять ее… хотел взаимности.
Аднан держал ту дистанцию, которую считал нужным на данный момент. Давал ей ее свободное пространство… Но с каждым днем ее выздоровления эта дистанция становилась все невыносимей, он изнывал от жажды прикосновений, от безумного желания касаться ее волос и губ. Видел ее уже округлившееся после болезни тело, под привезенными им же нарядами и сходил с ума от возрождающегося наваждения. Но Альшита не торопилась подпустить его к себе ближе и именно сейчас Аднан ощущал, что между ними не просто стена, а еще большая пропасть, чем была раньше, ведь тогда было намного проще заломить ее тонкие руки за спину и взять то, что он хотел, а сейчас… сейчас, когда появилось то самое хрупкое доверие он не мог так поступить и пока не хотел. От чего ощущал себя самым настоящим подростком.
Смотрел на свое отражение и называл себя идиотом. Последним идиотом, который превращается в тряпку и не может справиться ни с собой, ни со своей женщиной без жестокости или насилия. Наверное, ему все же придется смириться с тем, что Альшита никогда не сможет его полюбить и ее радость в глазах и улыбки — это всего лишь благодарность и …даже жалость в какой-то мере. Потому что у него на лбу написано, что его корежит от безумной страсти к этой девчонке.
И он злился, сжимал руки в кулаки, стискивал их до хруста в суставах. Черта с два он даст ей держать его на расстоянии, если вынудит, то все вернется на круги своя… или он убьет ее сам… А иногда смотрел как она спит и думал о том, что, если убьет и сам жить не сможет. Тогда может отпустить ее? Посадить на самолет и отправить обратно в ее Россию?
Но от одной мысли об этом на него наваливалась такая тоска, что сдохнуть хотелось вдвойне. И причинить ей боль он тоже больше не мог. И он неосознанно пытался сводить ее с ума так же, как и она сводила его… Ведь он ей нравился. Это чувствует любой мужчина. Ей было что вспомнить о том, как кричала под ним в его постели.