1000 не одна ложь

С трудом переступая дрожащими ногами, вышла их пещеры на свежий ночной воздух. Ветер стих, и небо над головой было чистым и усыпанным звездами.

Не отдам. Я никому его больше не отдам. В висках забилась только эта мысль вместе с бешеной яростью. Я достаточно теряла, я достаточно терпела от своего палача, чтобы позволить ему умереть сейчас. У меня есть долг, и я верну его. Он отобрал меня у смерти, а я не отдам его ей. Пусть мы и не будем никогда вместе, но он мой. Вернулась обратно и подошла к постели, и замерла. Когда-то я уже видела его таким. Когда он закрыл меня собой… И сейчас его боль, которая отражалась на бледном и измученном лице, передавалась мне. Словно это меня исполосовали ножом, словно это меня зашивали наживую, поливая мою кожу спиртом.

Я села на краешек постели и склонилась, всматриваясь в его, такое родное, лицо, покрытое капельками пота. Смахнула их с его лба тыльной стороной ладони, не удержалась и провела пальцами по скуле, волосам. Как давно я этого не делала. Как давно не притрагивалась к нему вот так… А сейчас могла смотреть на него часами, не боясь, что он откроет глаза и испепелит меня презрением. Не боясь, что проклятая ненависть вернется и начнет уничтожать нас обоих снова.

Позволяя своим собственным эмоциям рваться наружу, осознавая насколько сильно я боялась, что он уйдет от меня туда, откуда не возвращаются. Еще несколько недель назад я даже не предполагала, что мысль об этом может повергнуть меня в дикую панику, истерику, в шоковое состояние. Я вообще не осознавала, что все еще до безумия люблю этого мужчину.

"Ничего не стоит ненависть, скрывающая под собой жгучую и дикую любовь, которая до безумия испугалась смерти. Она мгновенно сбрасывает свою черную маску и падает к ногам костлявой, чтобы вымаливать у нее отсрочку до собственной агонии. Ведь это не он страдает от боли… он без сознания, от его боли корчишься в агонии ты"…

Да, я корчилась в агонии вместе с ним. Все эти несколько дней, что Джабиры не было в пещере, я сходила с ума, я то молилась, то плакала, сжимая его горячие, как кипяток, руки, то пыталась отогреть, когда они становились холоднее льда. Раздевалась и ложилась к нему в постель, чтобы греть своим телом. Растирала ноги, грудь, плечи. Возвращая кровообращение. Отпаивала отваром, промывала жуткие раны и накладывала на них новые повязки. Чтобы не сойти с ума от отчаяния, я рассказывала ему о Бусе. Вспоминала, как у нее прорезался первый зуб, и она грызла им куски мяса, как настоящий маленький мужчинка. Как сделала свои первые шаги, как сказала первое слово… И он бы не поверил, если бы я сказала ему, что первым ее словом было его имя. Потому что я рассказывала ей о нем каждый день. Сочиняла сказки о храбром принце Аднане и о том, как он побеждает зло. В моих сказках он никогда не умирал. Он женился на обычной белокурой девушке, и у них родились чудесные сын и дочка.

А иногда рассказывала ему о том, как же больно переживать смерть нашего второго малыша. Как иногда представляю нас всех вчетвером. Счастливых. Там в каньоне, где вдали виднеются миражи. Я словно вижу всех нас там. В розовой дымке. А когда его трясло в лихорадке, я сжимала его тело руками и пела ему колыбельные, как и ей. Бывало, мне даже казалось, он меня слышит, казалось, что моментами его дыхание становилось ровнее, и он словно слушал каждое мое слово.

Джабира вернулась, и первыми ее словами было:

— Он еще жив. Хорошо. Это очень хорошо. Я думала, что зря ищу все эти коренья. Отлично. Мы сейчас отпоим его новым отваром и попробуем снизить жар. Я привезла из деревни антибиотик. Он должен помочь вместе с травами. А ты иди приляг. На скелет уже похожа. Извела себя.

— Не могу… мне страшно уснуть.

— Боишься, что пока будешь спать, смерть придет и украдет его у тебя?

Я кивнула, а она усмехнулась одной своих зловеще-всезнающих усмешек.

— Не заберет. Раз до сих пор не забрала. Будет жить. Опасность миновала.

Приложила руку к его лбу.

— И жар спал. Сейчас начнем давать антибиотик, и откроет глаза, если даже не раньше.

* * *

После того как Джабира закончила накладывать повязки с новым лекарством, и мы влили Аднану антибиотик вместе с настойкой, я легла на постель из шкур рядом с ним. Это уже было настолько привычно, что я даже не задумывалась о своих действиях. Прижалась лбом к его голому плечу и сдавила в своей ладони его руку.

Сама не заметила, как провалилась в сон или беспамятство. Когда открыла глаза, в пещере опять никого не было.

Сейчас я понимала, что не помню, как мы с Анмаром дошли сюда. Не помню, что говорила и делала ведьма в эти дни, не помню совсем ничего, только боль: как физическую, так и моральную, а еще дикий страх, что она не сможет его спасти и что мы не успели.

Я приподнялась и посмотрела на Аднана. Наконец-то он просто спал, а не метался в лихорадке и беспамятстве. Кожа приобрела обычный темно-бронзовый оттенок, который так поражал меня еще с первого взгляда на этого дьявола. Никогда бы не подумала, что смогу снова касаться его, изучая, лаская гладкую бархатистую кожу.